Открытый город

Теперь же на меня навалилось полное – редкостной, чистейшей пробы – одиночество. В сумраке над отвесной стеной мне были видны огни 42‑й улицы – мерцание, уходящее вдаль, насколько достигал глаз. Перила пожарной лестницы – не слишком надежные, вероятно, даже в более благоприятных условиях – от воды стали скользкими, неприветливыми на ощупь. Я перемещался осторожно, шаг за шагом, наперед обдумывая каждое движение. Вокруг здания, пихая меня в бока, шумно носился ветер, и я находил определенное угрюмое утешение в мысли, что, свалившись с такой верхотуры, ни при каком раскладе не останусь калекой – смерть наступит мгновенно. Эта мысль успокоила меня, и я стал спускаться, то шагая, то соскальзывая по железным ступенькам, за один раз преодолевая скромное расстояние – по несколько дюймов, не больше. Мой номер эквилибриста всё длился и длился в темноте, шли минуты. А затем я увидел, что пожарная лестница резко заканчивается площадкой у другой закрытой двери, под которой еще пол-здания. Ниже, где могли бы разместиться, наверно, еще два лестничных пролета, – ничего, между мной и тротуаром – только пустой воздух. Но удача улыбнулась мне: на второй двери ручка была. Я наудачу повернул ее, и дверь отворилась внутрь, в коридор.

Перед тем как войти в эту дверь, я, с облегчением и признательностью держа ее распахнутой, вздумал посмотреть вверх и, к моему немалому удивлению, обнаружил звезды. Звезды! Я и не думал, что смогу их увидеть, – ведь город вечно застилает пелена светового загрязнения, а вдобавок вечер ненастный. Но, пока я опасливо спускался, дождь прекратился, предварительно очистив воздух. Отблески электрических огней Манхэттена достигали не очень высоко, и безлунной ночью небосвод напоминал крышу, кое-где продырявленную светом, мерцал сам рай небесный. Чудесные звезды, далекое облако светлячков: но телом я чувствовал кое-что неразличимое глазом: по своей истинной природе звезды – уцелевшее визуальное эхо чего-то, уже отступившего в прошлое. За невообразимые мириады лет, пока свет преодолевал все эти расстояния, некоторые источники света давно успели погаснуть и их темные останки, расползаясь, всё быстрее отдаляются от нас.

Но в темных промежутках между мертвыми, сияющими звездами были звезды, увидеть которые я в тот миг не мог, звезды, все еще существовавшие и дарившие свет, который пока до меня не добрался, звезды, живые и дарящие свет прямо сейчас, но в моем восприятии присутствующие лишь в качестве пустых прогалов. В конце концов их свет доберется до Земли, когда я, всё мое поколение и следующее поколение давно уже выскользнут за дверь времени, когда, может статься, весь человеческий род давно угаснет. Вглядываться в эти темные прогалы – считай, заглянуть прямо в будущее. Одной рукой я вцепился в ржавые перила пожарной лестницы, другой покрепче ухватился за открытую дверь. Ночной воздух холодил уши. Посмотрел вниз: отвесная стена, и в эту минуту мимо пронесся размытый желтый прямоугольник такси, а за ним – «скорая»: ее вой донесся до меня, на высоту семиэтажного дома, и вытянулся струной, меж тем как сама машина удалялась в направлении неонового ада Таймссквер. Меня опечалило, что нельзя полететь навстречу незримому свету звезд, встретить его на полдороге: до света звезд не дотянуться, потому что всё мое бытие приковано к слепому пятну, а свет спешит сюда изо всех сил, преодолевая за час без малого семьсот миллионов миль. В положенное время он прибудет и озарит своими лучами других представителей человеческого рода, а может, какие-то иные формы мироустройства, потому что невообразимые катастрофы перекроят нашу планету до неузнаваемости. Мои руки цеплялись за металл, а взгляд – за свет звезд, и казалось, я подступил к чему-то близко-близко – так близко, что глаза на нем не сфокусируешь, не разглядишь; либо, возможно, я упал и настолько отдалился от этого «-чего-то», что оно растворилось в дымке.