ОТМА. Спасение Романовых

Вишенкой на торте выглядело сообщение, что барон Унгерн силами своей Азиатской конной дивизии захватил Монголию и, объединив ее с Бурятией и Забайкальем в панмонгольское государство, провозгласил себя императором Востока.

В своем письме Георг Пятый предлагал Николаю Второму московский престол. Международное сообщество – а на самом деле англичане и французы, – руководствуясь соображениями «гуманности и исторической справедливости», постановило образовать все же некое государство под названием Московское царство. В него, кроме Москвы и Петрограда, должна была войти узкая полоска земель между ними – та самая радищевская дорога из Петербурга в Москву.

Анненков перечитывал письмо британского монарха. Николай смотрел в сад, где среди волнения зелени белыми бутонами трепетали платья его дочерей.

– …Они хотят, чтобы я на московском троне своим присутствием освятил раздел России, – заговорил Николай. – Если я на троне, то я признаю их действия легитимными, и со мной опять же вопрос решен. Конечно, они обойдутся и без меня, но со мной это все же как-то поприличнее. Это будто не аннексия, а добровольный раздел русских земель ко всеобщему благу. Я не доставлю им такого удовольствия …

– С вашего позволения… – вступил Анненков осторожно. – Если они и без вас сделают все по-своему, то есть ли смысл противиться? Во всяком случае, это престол и действительно выход для вас …

Царь посмотрел на Анненкова как на непрошеного докучливого визитера.

– Ты в самом деле так думаешь?

– …Только исходя из блага вашего величества и их высочеств …

Царь отвернулся от Анненкова и снова стал смотреть в окно.

– Все растащили, крысы, – сказал он. – Если бы все вернуть, может, ничего этого не было бы? Как ты думаешь?

– Что вернуть, ваше величество?

– Любое действие имеет последствия … Особенно жертва. Жертвоприношение … Мне пять раз предсказали смерть в восемнадцатом году, и не только мне, но и семье. И вот все как будто сбывалось, почти уже сбылось точно в обозначенные сроки. И вдруг мы этого счастливо избежали. Вы нас увезли … Вы изменили предначертанное.

– Что вы хотите этим сказать?

– Кто знает, если бы все случилось, как предначертано, может, и в России все сложилась бы по-другому.

Анненкову понадобилось время, чтобы осознать.

– Ваше величество … лучше было бы, чтобы вас расстреляли?

– Лучше или хуже – не о том речь … Судьба …

– Вам надо было умереть, чтобы Шагаевы победили? Неужели вы отдали бы страну этим Шагаевым, Пожаровым, Юровским?

– А ты отдал бы Колчакам, Унгернам?

– Я жизнь готов отдать за вас, а кто-то и отдал! А теперь вы говорите, что вам лучше было бы умереть? Государь, вы с ума сошли?

– Мичман, вы забываетесь. – Но прозвучало это глухо, бесцветно.

Анненков не видел лица царя, только сутулую спину, худую загорелую шею, торчащую из широкого ворота кителя.

– Ваше императорское величество, я ваш последний солдат! Самый последний!

– Я знаю, Лёня … Подлость в том, что мне не нужны больше солдаты.

– Не понимаю! Скажите, что все это значит? К чему предположения о том, что могло бы быть?

– Я устал. Мы еще поговорим… – сказал царь. – Иди к девочкам, они ждут тебя. – Подошел к Анненкову, обнял. – Я помню, что ты сделал для нас. Мы всегда будем помнить …

Из записок мичмана Анненкова 30 августа 1919 года

Я выскочил на террасу. Что я наговорил Государю! И что он наговорил мне! Он будто прощался! За все время нашего исхода Государь обнял меня три раза. Это был четвертый. Какой же он худой, маленький, на голову ниже меня. Раньше я этого не замечал. Всегда Он возвышался надо мной.

Я перешел мост и увидел Ольгу. Она сидела на парапете. Туфли сбросила, босые ноги отражались в воде. Подол белого платья закатала выше колен и рукава тоже, обнажив плечи.

– Оля! – Я будто позвал на помощь.

Она обернулась, ждала меня.

– Что с тобой?

– Я чего-то не знаю?

– Мы уедем завтра …

Вот тебе и раз!

– Куда?

– Его Святейшество так любезен, предложил нам экскурсию в какое-то волшебное место.

Что это, черт возьми!

– Какое место?

– Просто прогулка …

Она старалась говорить спокойно, но именно старалась.

– Вы уже знали утром?

– Папа́ просил не говорить, чтобы не портить тебе день.

Я рассмеялся нервно. Принцессы тоже участвовали в заговоре, как и все кругом.

– Я с вами!

– Нет, папа́ решил, что ты останешься.

– Я чем-то провинился?

– Леонидик, – сказала она нежно, – мой дорогой, прекрасный Лёнечка. Помнишь наш разговор в храме?

– Помню …

– А потом мы пришли к дому, и ты сказал …

– …что люблю тебя.

– Я тогда промолчала, а теперь … теперь или никогда … я люблю тебя, всегда буду любить …

В другое время я взлетел бы над прудом и стрекотал бы крыльями, как восторженная стрекоза. Но в ту минуту я уже знал – это не объяснение в любви. Это прощание.

– Ты прощаешься?

– Завтра едем в горы.

– Без меня нельзя! Ты что, не понимаешь? Нельзя!