ОТМА. Спасение Романовых

– Да хоть куда! Мы можем поехать в Индию или в Китай. Там сядем на корабль – и в Америку! Инкогнито, конечно. У меня достаточно средств для нормальной жизни, даже с избытком …

– Что же, мы просто так сбежим, тайно? И бросим всех – Государя, твоих сестер?

– Господи! Я хочу быть с тобой! Папа́ не в себе. Этот чертов Бреннер что-то сделал с ним. И еще Далай-лама. Они уговорили его ехать куда-то, любоваться горами. Будто мы еще не налюбовались! Уедем, прошу тебя!

Я молчал.

– Ты не любишь меня, – сказала Настя тихо.

– Я люблю тебя … люблю … Но я не могу оставить Государя, – сказал я, и, конечно, это была правда, но не вся.

Настя сама сказала:

– Знаю, чего ты не можешь. Ты не можешь быть только со мной. Тебе нужны все … Уходи …

В конце концов все они сказали это – уходи.

– Послушай, я должен все обдумать. Вечером я приду, и мы все решим.

– Правда? Ты придешь?

– Конечно!

– Не бросай меня.

Отчаяние мгновенно сменилось в ней надеждой.

– До вечера! Не беспокойся ни о чем.

Сестры нарочно ждали меня в разных местах, чтобы я мог попрощаться с каждой отдельно. Нужно отговорить Государя от этой поездки. Немедленно!

Еще не перейдя мост, я увидел у входа в Замок на Пруду десяток стражников при мечах и ружьях. Вместе с ними был комендант Драгоценного сада и наш толмач Юмжегин.

Комендант поклонился на тибетский манер и сказал что-то. Толмач перевел:

– Вам надлежит переселиться из Драгоценного сада в дом, где вы жили раньше.

– Почему?

– Приказ вашего Государя, – сказал комендант.

– Приказ Государя?! Этого не может быть!

Толмач не стал переводить коменданту, а подтвердил сам, гладя мне под ноги:

– Да, это приказ Его Величества.

– Я хочу услышать это от него, – сказал я и двинулся ко входу во дворец.

Стражники мгновенно встали передо мной.

– Ваш Государь не расположен принимать вас и распорядился, чтобы вы немедленно покинули Замок и Драгоценный сад.

Толмач добавил от себя:

– Его Величество оставили вам письмо.

Он достал из-за пазухи свиток бумаги, обмотанный бечевкой и скрепленный сургучом, – так выглядели там письма – и передал мне.

– Вскрыть, только когда вы будете за пределами Драгоценного сада.

Государь выдворял меня. А чего же я ждал, назвав его сумасшедшим?

Меня с моими пожитками посадили в тот же паланкин, на котором прибыл Государь. Видно, это нужно было для полного и определенного исполнения воли Государя: вот, доставили до самых дверей дома.

Как только носильщики тронулись, я сразу же развернул свиток, надеясь найти там объяснение моей опалы. Рукой Государя было написано торопливо и неразборчиво:

«Леонид, прости.

Дальше только наш путь. И благодарю за все.

Постарайся жить.

Николай Романов

P. S. Запомни номер счета в швейцарском банке на предъявителя. Не уверен, что он еще будет действовать, когда все изменится, но ведь мы уже видели столько чудес. Выучи его наизусть. Обязательно наизусть». И следовал номер счета.

Я перечитал письмо пятьдесят раз. Они не вернутся – единственное, что я понял. Не вернутся.

Перед паланкином шел слуга, регулярно ударявший в гонг, слышались крики стражников, разгонявших прохожих. Так торжественно и карнавально Государь Император вышвырнул меня из своей судьбы и из судеб моих Царевен.

«Николай Романов» – подписался Император. И ко мне обратился по имени. «Постарайся жить» – что это значит? Будто я не жил до сих пор.

Нужно вывернуть наизнанку Бреннера. Он знает все. Если не все, то многое. Он не спрячется от меня за своими причудами!

Бреннера не было дома, но я знал, где его искать.

Я шел по улице Баргхор, что извивалась вокруг храма Джоканг. Паломники совершали по ней ритуальные обходы, и Бреннер часто бродил там – круг за кругом – часами. В сумерках я шагал среди неразличимой толпы и вертел головой, свернул к храму. На площади завывала тибетская опера, будто ветер кружил среди гигантских печных труб, увешанных колокольчиками.

И тут я услышал его голос. Он кричал по-русски:

– Это чушь! Ты слышишь, это бред собачий!

Бреннер шел, натыкаясь на прохожих, и спорил с кем-то из своих невидимых собеседников:

– Мы их спасли?! Володя, это ли спасение? Нет спасения! Мы в водовороте! Никто не выплывет!

Послушал нетерпеливо ответ и снова закричал:

– Нет, Паша, ты это оставь! Я этого слышать не хочу!

Ему что-то возразили, и он взорвался:

– Жертва?! Да, жертва! Так уж устроено, что без жертвы никуда… – Он свернул к храму. – Но понять бы, во имя чего …

Вот оно что! Жертва! С ума они сошли? Они – я так и подумал о Бреннере, Лиховском и Каракоеве, будто двое последних тоже участвовали в заговоре.

У храма в свете чадящих факелов плясали маски, яркие, дикие. Темной стеной окружали их зрители. За ревом оперы я уже не слышал Бреннера. Он протиснулся на ступени храма и уселся под колонной. Я сел рядом, подвинув каких-то оборванцев. Бреннер уставился на меня удивленно.

– Куда едет Государь?

Он молчал.

– Саша, я ведь могу и забыть нашу дружбу.

– Ты и убить можешь, я знаю.

– Ты должен мне сказать, куда и зачем едет Государь.

– Ты не сможешь помешать.

– Помешать чему?

Он помолчал, будто взвешивая за и против, и выпалил с детским упрямством:

– Не скажу!