ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

милостивою интерцессиею“,—восторжествовал так победительно, что сделался

митрополитом, не проходя иноческого искуса (как об этом свидетельствует преданный

ему монах Кальнофойский).

Основанное Могилою сперва в самой Лавре училище вызвало также упорное

противодействие со стороны соборных старцев, и сохранилось предание о жестоких

мерах, которыми оно было подавлено со стороны можновладника архимандрита.

Перемещения этого училища в Братский монастырь домогался от Могилы

Борецкий, чтобы поставить его под контроль паствы своей, и на киевском Подоле опять

доходило дело до того, что Могиле и его воспитанным за-границею преподавателям

латиногреческой коллегии козаки, без сомнения, подкупленные монахами, грозили

смертью униата Грековича.

Противники Петра Могилы в этом случае были, конечно, неучи; но схоластическая

наука, насажденная им в Киеве, произвела рабское подражание цодыцизне, йе

вдохновила Малоруссов ниоднимъ

180

.

поэтическим стихом, а только сблизила малорусское общество с польским до

неразличимости. Невежды в схоластической мудрости были по своему правы, когда на

попечения нового митрополита взирали с тем же недоверием, с каким относились и к

педагогическим ухаживаньям иезуитов.

Превозносят Петра Могилу за образование в заграничных академиях наставников

его коллегиума, в числе которых был и его преемник по митрополии, Сильвестр

Коссов. Но мы знаем, что князь Василий с таким же усердием к распространению наук

доставил заграничное образование отступнику Мелетию Смотрицкому, а

благочестивый дом Киселей—другому отступнику, Кассиану Соковиту. Митрополит

Коссов не мог, подобно Смотрицкому и Саковичу, отвергнуться православия; но стоя на

высоте схоластической науки, не внушал уважения к себе в той среде, которая

произвела Иоанна Вишенского, Иова Борецкого и Исаию Копинского.

Один из родственных им по духу веры и по ревности к русскому православию

представителей тогдашнего духовенства, берестовский игумен Афанасий Филипбвич, в

дневнике своем, представляет Коссова искателем собственных приват под

архиерейскою рясою, наравне с прочими сановниками Могилина кружка, которые, по

его словам, то покупали себе привилегии на архимандрии и игуменства, то продавали

себя униатам и иезуитам, то собирали деньги на снятие с себя баниции. Пламенный

верою до исступления, Филипбвич относится ко всей Могилинской иерархии в том

духе, в каком Иоанн Вишенский отнесся к панам православникам. Изобразив бессилие

свое в борьбе с равнодушием вельмож, которых напрасно убеждал в зловредности

унии, Филипбвич говорит, что уния погибнет непременно, но что ее поддерживают

покамест наши старшие духовные, если не словом, то самим делом, а это, замечает он,

еще хуже.

Немудрено, что Копинский, питавший ту же самую недоверчивость к

воспитанникам латинских академий, заподозрил было и самого Иова Борецкого в

склонности к отступничеству. Исаию Копинского представляют завистником,

сварливым иноком, честолюбивым святошею; но все это лишь для того, чтобы придать

сияние достоинствам Петра Могилы. Между тем в поступках молдавского господарича

мы замечаем возмутительное для простосердечных отшельников искусство составлять

себе партию и проводить своих клиентов на высшие духовные должности.

.

181

Два убогие черноризца, Копинский и Борецкий, взяли на себя дело церкви и

народного просвещения, уроненное ополяченным домом князей Оетрожекнх; но между

них втерся можновладний родственник Вишневецких, Потоцких, Корецких,

Радивиллов, и сделался душеприказчиком нищего митрополита. Очевидно, Могила бил

на то, чтобы по смерти Борецкого тотчас воссесть на митрополию. Но его подозревали

в стачках с папистами на счет православия, и на место Борецкого был посвящен

путешествовавшим в Москву греческим митрополитом Кириллом оттертый Могилою

суровый товарищ Борецкого, Исаия Копинский. Занимаемое Борецким до смерти

игуменство в Михайловском монастыре также было предоставлено партиею строгих

иравославников Копинскому.

Что Могила противодействовал ему в занятии места Борецкого, видно из попытки

нескольких михайловских монахов объявить своим игуменом придворного Могилы,

Филатия Кезаревича. Волнение в среде избирателей заставило Кезаревича отказаться от

своей роди, которая могла сделаться для него небезопасною, так как михайловская

братия имела дружеские связи с запорожцами. Могила не смел действовать открыто, и

Копинский утвердился на митрополии и архимандриы покамест невозбранно.

В то время король Сигизмунд 111 был уже дряхл. В Москве носились даже слухи о

его смерти и о восшествии на престол Владислава IV*. Иезуиты приутихли с своею

казуистикой. Протестанты и с ними православные стали надеяться на уничтожение

унии, ко торая опротивела и самим католикам, как это всего яснее видно из

письменных упреков Льва Сопиги Иосафату Кунцевичу. Но дело, освященное Римом,

было неприкосновенно для католической Польши. Все, чтб возможно было сделать для

успокоения религиозных раздоров, это—вернуться к тому порядку вещей, какой

существовал до поездки Терлецкого и Потея в Рим, но вернуться без всякой ломки и

суматохи.