что Густынский монастырь служил для Москвы искони передаточным пунктом её
политики относительно Польши, Молдавии и Турции, а вместе с тем обратить
внимание и на то обстоятельство, что Исаия Копинский был посвящен Феофаном в
архиереи первый.
Как будто из смирения уступил Исаия сан митрополита посвященному вслед за ним
Иову Борецкому, будучи уже известен в Киеве и своим житием, и богословием, и
церковноетроительными подвигами. Имя епископа перемышльского принадлежало ему
только титулярно. Он поселился в Ладинском ските с одним только послушником,
ископал вместе с ним собственноручно пещеру и собственноручно же построил кельи
для превращения скита в женский монастырь, который существует и ныне.
Но видно, что эта энергическая, пламенная духом натура не чужда была тех
недостатков, которые неразлучны с пустынножительством и удалением от
разнообразной сцены человеческих дел. Сохранилось известие, что, будучи призван
игуменствовать в Межигорский монастырь, Исаия Копинский не поладил с братиєю,
избрал из неё двенадцать человек таких аскетов, каким был сам, и перевел в свою
пустынную Густыню. Там опять не поладил он за что-то и с Иовом Борецким,—может
быть, за его общительность, за его сношения с иноверцами. Самая просьба его к
московскому царю заставляет предполагать, что молчальник Исаия питал в душе
какие-то мрачные мысли. В одно время он рассылал по нашей Руси
предостерегательное послание, в котором заподазривал Борецкого и других архиереев в
расположенности к унии. Но причины разлада, предосудительного в пекотором смысле
для обоих подвижников, надобно искать не столько в них самих, сколько в новом
повороте нашей церковной политики, под влиянием йольскорусского панства.
176
.
Мы уже знаем, что в высшем обществе, созданном на русской почве иноземною
образованностию, не сочувствовали восстановлению православной митрополии в виду
иерархии униатской. Реакция делу, справедливому исторически, по смущающему
польскорусскую государственность, выражалась в начале только общим молчанием,
которым земские послы и вообще члены сейма покрывали ныне славные, но тогда
ничтожные имена Борецкого, Копинского и других православных архиереев. Потом она
выразилась таким же coup (Tefat, каким со стороны противодейственного общества
было посвящение владык и архимандритов на место признанных законными.
Дело в том, что этим самовольным посвящением у великих панов, окружавших
передовой некогда у нас на Руси дом князей Острожских, похищала их наследственное
право патроната какая то смешанная, иногда беспутная и часто дикая масса народа,
тяготевшая к чужому государству. Эти великие паны, в поколении, образовавшемся по
обнародовании церковной унии, сделались из православных, а некоторые даже из
протестантов, католиками; но тем не менее именовали себя, как и прежние отступники,
Русью. Хотя простонародная Русь, воспитываемая нашим духовенством в православии,
именовала Ляхами даже и тех польскорусских панов, которые перешли в католичество,
и тех, которые изменили древнему русскому благочестию ради нововерия немецкого,
но на это зловещее обстоятельство в высшем обществе не обращалось внимания.
Аристократы католики и протестанты, заодно с провославною братиєю своею,
вознамерились присвоить своему классу киевскую митрополию и вместе с нею я
Царствующую Лавруа по старине. И государственная политика, и сословный
антагонизм не позволяли им терпеть, чтобы преемником Борецкого и Турова
преемника, Плетенецкого, сделался демагог, сын темной толпы монахов, мещан,
„низшей шляхты“ и мужиков, опирающейся на вооруженное вмешательство
запорожских лугарей в церковные дела.
Знаменитый дом Замойских, некогда православный, теперь католический,
озаботился этим делом. Ему помогали окатоличенные Русины Потоцкие, готовые
окатоличиться литворусские князья Корыбуты Вишневецкие, такие же князья
Радивилы и многие православные паны, отличавшиеся от Поляков только верою,
которую в душе признавали полуересью, или „верою хлопскою*, но с которою не
хотели, покамест, расставаться. Русские протестанты, терявшие, со времен Скарги,
одного знатного представителя своего за другим.
.
177
присоединились охотно к этой церковно-социальной лиге, и общими стараниями
возвели в сан архимандрита Киевопечерской Лавры Петра Могилу, состоявшего в
родстве с Вишневецкими, Потоцкими, Корецкими, Радивилами и другими
первенствующими польскорусскими домами.
Представитель молдавского или румунского дома Могил, Иеремия Могила был
один из тех богачей, которым турецкий диван обыкновенно продавал господарский
престол, под которых обыкновенно подкапывались в султанском серале другие
денежные люди. обеспечивая себя на всякий случай дружбою польских панов, род
Могил всегда отличался особенною преданностью Польской Короне» Иеремия Могила
и его брат Симеон, отец Петра Могилы, устроились в русинской Польше, как в другом
отечестве, купили себе значительные имения и, по ходатайству Лна Замойского,
получили в 1593 году индигенат, в акте которого сказано, что он даруется Могилам за
особенную приверженность к Полякам. В 1595 году Ян Замойский, в качестве великого