ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

к панским собственным силам. В то же самое время послал он свою пехоту, в числе

2.500 человек, для обороны своих имений, под начальством Осинского, носившего

звание обозного Великого Княжества Литовского, а сам занялся тем, чтобы своими

переменчивыми приказами сводить его с ума. Опытный в военном деле Осинский мог

бы погибнуть ни за чтб, но его спас Вишневецкий, подоспев к нему для совместных

подвигов. С горстью мужественных людей, они успешно воевали про • тив Кривоноса

и отбили у него знамена корсунских квартяных, фамильное знамя Калиновских, четыре

пушки и какие-то органки.

.

233

Козацкия ревучия гармати действовали против панов так плохо, что не причиняли

им никакого вреда, а от их мелкой стрельбы поле покрывалось козацкими свитками,

„точно белым сукномъ“. По реляции Осинского, Кривонос бежал от Случи

„безстыдно".

Но у смелых бойцов за боязливую братию было мало хлеба и фуража, а боевые

силы их убывали с каждым боем. Князь Вишневецкий послал в сенат, от 80 (20) июля,

коллективное письмо, подписанное главными его соратниками. То были: киевский

воевода Януш Тишкович, коронный стражник Самуил Лащ, обозный Великого

Княжества Литовского Самуил Осинский и брацлавский подсудок Криштоф Тишкович.

Читателя поразит странное обстоятельство, что знаменитый банит Лащ Тучапский

попал в число представителей польского патриотизма... „Так нйша пич печё“, могли бы

сказать малорусскою пословицей Поляки. По смерти Станислава Конецпольского, пап

Лащ, правая рука его в борьбе с соседями, без которой не обходилась панская

колонизация, а также—в отражении Татар и в обуздании Козаков, должен был бежать

от киевской шляхты, окружившей его дом с приговорами трибунала в руках, и

скрывался в магнатских домах от преследования закона, то есть от своих врагов. На

сейме 1646 года о Лаще ходатайствовали в Посольской Избе, по обычной

снисходительности панов к подобным преступникам. Бунт Хмельницкого вызвал его на

боевую арену, под защитой военного фкземпта, и тот же Януш Тишкович, который, в

качестве киевского воеводы, послал на него мистпую шляхту, подвизался на ряду с ним

в борьбе с козаками. Между колонизаторами Малороссии случалось много раз, что

недавние враги сражались плечо с плечем против азиатской дичи и родственной с нею

дичи козацкой. Сам Вишневецкий пенавидел разбойника Лаща за многое, но в борьбе с

козаками и козацкими побратимами, оп, подобно Тишковичу, не делал различия между

Осинским и Лащем Тучапским. Таким образом подпись Лаща красовалась рядом с

подписью нашего Байдича.

Это было уже второе представление польских воителей польским доматорам,

членам каптурового сейма и копвокации. Они доносили о несчастнейшем положении

Республики (statum Reipublicao afflictissimum). Они видели всё большую и большую

руипу (ruinam) всего отечества. Они недоумевали, почему и: пим, в их отважных боях с

многочисленным неприятелем, не приходят ни откуда вспоможения: потому ли, что

паны братья сами по себе беззаботны,

т. п„

30

234

или^ же потому, что они отуманены напрасною надеждою на мир (њpe traktatуw

ubespeczeni et vana nube armisticii obumbrati). „Предостерегаем вас опять" (писали

воители), „что неприятель, под покровом обещанного мира, всё более и более

увеличивает свои жестокости, всё шире и шире растекается и усиливается, так что в

каждом хлопе надобно видеть врага, в каждом городе и селе-толпу неприятелей

(catervas hostium). И неудивительно: из нашей беспечности чернь заключает, что все ей

позволительно (omnia sibi licet in omnes). Отсюда происходит, что никто не

сопротивляется, все разбежались, все подавлены страхом (wszyscy terrore pressi

zostaj№)".

После такого увещания, изолированные защитники польской чести и славы

умоляли сенат не вести переговоров без Марса, чтобы не подпасть под власть

неприятеля. Напрасные мольбы! Копвокациоиисты были только поражены (perculsi)

новыми известиями,— больше ничего. С ужасом узнавали они, что силы Вишневецкого

истощились потерями в битвах; что долее не может он сдерживать „импета"

неприятеля; что отступает с обозом под Константинов; что Полонное осаждено

(писавшие не знали еще, что Кривонос в него вломился); что Чорторые я Черкин

вырезаны... Но, вместо того чтобы послать своему защитнику помощь, они держали в

Сенаторской Избе тайную раду, из которой велели выйти даже королевским

секретарям, и целый день совещались—не о том, как отразить неприятеля, а о том, как

поступить с самоотверженным героем. Надежды на мир до того сбивали их с толку, что

Вишневецкий казался им опасным революционером, в роде самого Хмельницкого.

Письма Козацкого Батька к вельможным панам и распускаемые им, по старинному

обычаю, выдумки, подействовали на панское общество так, как это было ему нужно.

Отособив талантливого полководца и от лучших, и от худших сограждан его, хитрый

козйк маскировал свои приготовления к борьбе с панами кривоносовскииш набегами,

которые разгоняли местную шляхту, обезоруживали пайские зймки и открывали ему

свободный путь в глубину давнишней Украины—Волыни, Украины не козацкой, а

шляхетской. Но путь к нему самому, в его украинские трущобы, оказался