ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

князи. Нехай вольный буде соби. Згришить князь—уриж ёму шию; згришить козакъ—

те ж и ёму вчини. Се правда, що я малый, мизерный чоловик, та мени се Бог дав, що я

едиеовладець и самодержець руський. Нехай буде король королём, як воно

*) Попольски было бы Brzuch.

561

ёму здаёцця. Скажи се пану воєводи и комисарам. Лакаете менё Шведами,—и ти

мои будуть. Хоч бы их було пять сот и шисть сот тысяч, не переможуть руськои,

запорозький и татарської! СИЛЫ. Иди ж с тим, що завтра буде справа и росправа*.

23 (13) февраля поехали коммиссары к Хмелю на третье заседание. Кисель даже

плакал перед ним, представляя, что он не только Лядкую и Литовскую, но и Русскую

Землю, и веру, и святые церкви хочет отдать язычникам. Хмельницкий, выслушав его

до конца, отвечал то же, что вчера, с такою прибавкой;

„Шкода говорити много. Як шукали менё Потодьки за Днипром, тогди був час

трактувати зо мною. По жовтовбдзький и Корсунський играсци—був час. Пид

Пилявцями и Костянтиновымъ— був. На останов, пид Замостим и як ийшов я вид

Замостя шисть тёжпивъ—був. Тепёр уже часу нема. Доказав я, чего й не думав з разу;

докажу й далий, що" задумав: вьибъю из ляцькои неволи ввесь Руський народ; а що

перше воював за мою шкоду й кривду, до тепёр воювати му за нашу православну виру.

Поможе мени в тому вся руська чернь по Люблин и Кракив. Не видступлю ii: бо то

наша рука правиця. Ащоб вы не знесли ии та не вдарили на козакив, буде в мене

двисти, триста тысяч своих, та й уся Орда при тому. Токай-бей поблизу мене, на

Саврани, мий брат, моя душа, единый сокил на свити. Готов учинити зараз що схочу.

Вична з ним наша козацька приязнь; увесь свит ии не розирве. За гряницю не дийду,

шабли на Турки й Татары не пидийму. Доволи маю на Вкраини й Подоли, а тепёр и на

Волы ни. Досить выгоды, досыть достатку я пожитку в земли и князтви моим по Львив,

Холм и Галич. А ставши над Вислою, скажу далыним Ляхам: „„Седите й мовчите,

Ляхйаа! И дукив и князив туды зажену. А коли будуть и за Вислою брыкати, знайду их

там пёвно. Не встбить у мене нога ни одного князя и шляхётки в Украйни. А коли

захоче хлиба который з наймёнших, нехай буде послушный Запорозькому Вийську, а на

короля не брыкаек.

Полковники вторили завзятой импровизации своего гетмана. Одип из них,

Яшевский, сказал выразительно:

„Минули вже ти часы, що нас Ляхи сидлали. Над нашими людьми, християнами,

брали вони гору драгунами, Тепер не боимось их. Дознались мы пид Пилявцями: не

оньии се Ляхове, що перед тым бували. Турки, Москву, Татары й Нимци бивали:

неЗамойськи, Жовковськи, Ходкбвичи, Хмелёцьки, Конецьпбльски, и Тхоршёвсъки,

Заиончкбвськи,—дитвора в зализо повбирана. Померли видъ

т. и,

46

362

.

страху, скоро нас побачили, та й повтёкали, хоч Татар не було з разу в сёреду билып

3.000. Колйб их пидождали до пятници, до б ни единый Лях живдём не втик до

Львова*.

„На сю войну* (продолжал Хмельницкий) „благословив менё патриарха в Києви;

дав мепи з моёю жипкою шлюб, с переступив моих менё розгришив и причастив, хоч я

й не сповидавсь, и звенив мени вовчати Ляхив. Як же мени ёго не слухати, такого

великого старшего, головы нашои и го'стя любого? Оцё же я вже обослав полки, щоб

кормили кони и були готови в дорогу без возив, без арматы. Знайду я те все в Ляхив. А

который бы козак узяв на войну воза, велю ёму шию вризати. Не визьму й сам ни

одного с собою, хиба юки та саквы*.

„Долго об этом говорило* (пишет Мясковский) „бешеное чудовище со всею

фурией,—до того, что вскакивал с лавы, рвал на себе чуприну, бил ногами в землю.

Мы, слушая, оцепенели. Наши рации и персвазии, чтоб он вспомнил о Боге, о короле п,

наконец, о том, какой будет конец таких дел и поступков, чтобы дал место разуму,

умерил свою завзятосте,—ничто не помогло*.

На пункт о чпсле реестровых Козаков, чтоб их было 12, а то и 15 тысяч,

Хмельницкий отвечал: „На що писати стилько й стилько? Не стане силы, буде й 100

тысяч, буде стилько, скилько я схочу*.

После таких приятельских бесед, такой вкусной сессии и скверного обеда (пишет

Мясковский), разошлись мы по квартирам, отчаявшись в трактатах, в примирении, в

своей безопасности и в выдаче пленных. Стали мы стараться, как бы вывезти

несчастным и выбраться самим. По ночам собирались мы на свет и рассуждали,

отпустит ли нас Хмельницкий, иля же отошлет на Кодак, ограбивши (spoliatos)*.

В тот же день отправил Хмельницкий, перед глазами коммиссаров, венгерского

посла, наградив его и послов Ракочию трои парадных копей и несколько пар

самопалов. Но посол, по словам Мясковского, уехал недовольный, и 'высказал

полатыни приведенное выше мнение свое о козаках.

На другой день, 24 (14) февраля, коммиссары просили Хмельниц• кого об „отправе*

и о пленниках. Одни из этих пленников были взяты на Кодаке, при осаде крепости

Конецпольсвого, с клятвенным обещанием (какое дал в Боровице и Кисель) возвратить

им свободу, другие в Баре, на таких же условиях капитуляции. В числе последних был

сын коронного гетмана, Андрей. Сперва

.

36В

Хмельницкий обещал освободить их, но потом переменил решение, и когда

коммпссары говорили сму, что это королевские слуги, рукодайные дворяне короля, он