ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

Собирателя Русской Земли, а козачество совершала бессознательно и под бунчуком

того, кто объявил себя русским единовладником и самодержцем. Из этой встречи

Русичей, просвещенных новою гражданственностью в удалении своем на Клязьму и

Москву, с другими Русичами, одичалыми в пустынях Калки и Днепра, надобно было

царскому правительству выйти с достоинством. Такие ведомые нам представители

Москвы, как У и конский и Кунаковъѵ не могли смотреть на козатчину иначе, как с

отвращением. Но, с другой стороны, воспитанные вне западного влияния, они чуяли в

грубиянах козаках древнее русское родство больше, нежели в малорусской шляхте,—

больше, чем даже в нашем начальствующем духовенстве, пропитанном так или иначе

антирусскою латинщиной.

В течение трех веков политического разобщения Руси, население литворусской

части её не переставало делиться на приверженцев забвенной русской старины и на

приверженцев прославляемого латинства, или же—протестантства. С каждым

поколением оставалось у нас меньше и меньше староверов, напоминавших собою

древнее наше единство с тем Русским Народом, который собрался в одно сильное тело

под спасительным единовластием Москвы. С каждым поколением, малорусское наше

староверство оседало из высших, богатых и порядочных слоев .общества в низшие,

убогие, по своему быту, ордынские; Это было оседание русской народности и

обычайности, русских сочувствий, русских отвращений.

Перед началом Хмельнитчины иноплеменник наш, Петр Могила, сроднил идеалы

нашей духовной аристократии с идеалами латинскими, и тем осадил у нас русский

элемент ниже прежнего. Представителями этого элемента в нашей интеллигенции,

таившейся в монастырях, сделались подобные Фшшповичу личности, остатки

подавленной мотляними партии Копинского, которые и по своему убожеству, и по

своему ничтожному положению в панском обществе, следили только издали, сквозь

туман своих предубеждений, за совершающимися в Малороссии событиями,

пробавлялись в политических делах только молвою прихожих богомольцев и, не видя

себе ни откуда поддержки, взирали на Козаков, как на борцов за веру, а на московского

царя—как на яоследпее убежище в безотрадной будущности.

880

.

Здесь церковь, разделенная с козачеством диаметрально противоположными

стремлениями, очутилась в таком точно опасном положении за свою верность древним

преданиям, в какое козаки были приведены своими посягательствами на права и

имущество производительных классов малорусского населения. Церковь, воздвигнутая

из своего упадка творцами знаменитого Советования о Благочестии, проповедывала

святое мученичество, родственное с мученичеством Гермогена и Филарета московских,

как единственный способ одолеть своих отступников, и в то же время, подвергшись

новому упадку в лице своих верховников, могилян, чаяла какого-то спасения от людей,

проливавших кровь,, как воду; а общество убийц и грабителей, верставших попов и

ксендзов под одну стать, хваталось кровавыми руками за её чистое знамя, лишь бы

выбраться из той беды, которая грозила ему за его неслыханные злодейства даже и в

момент его торжества над панами.

Вслед за посольством Хмельницкого пришло к царю и к московскому патриарху от

игумена Мгарского монастыря, Калистрата, с братиєю письмо, умоляющее царя

„принять его под крыла царства своего со всеми старцы и со всеми статки

монастырскими и. церковными В письме к царю Калистрат изображал положение дел в

Малороссии такими словами:

. „Нынешнего времени в Земле Лятцкой велие есть смятение и междоусобная рать

зельная, какова не была отдавна, и ныне все в отчаянии есмы и в страсе великом от

Ляхов, и еще преодолевают наших Козаков, ктому не мощно нам быти живым. И в

нынешний час перевозятся на сю сторону Днепра, Ляхи, Литва с Радивилом, шездесят

тысячей сказывают их быти“.

. В послании к московскому патриарху судьба малорусского православия

представлена еще в более мрачном виде:

„Ныне прииде время, еже бежати нам от лица луку сильных, глаголю же врагов

сущих нашея православные и благочестивые, с солнцем восходящие веры и церкви

нашея восточные апостольские ненавистников, хулников, гонителей, Ляхов, кои

отдавна изостршпа язык свой, яко меч остр, дыщуще на ны огнем ярости злопамятства,

кои пообладаша беша все благочестивые церкви российские и монастыри, всех нас, яко

8аплененных, под ся покориша. И се ныне, Божиим манием и попущением, оружие

приимше, пособием Божиим, войско наше православное козацкое Запорожское, не

терпяще преизлишних бед от Ляхов поносити, ополчившееся противу им сташа, еже

есть слышано, яко мимошедшего лета втори-

.

381

цею и третицею неизбежные Ляхи от наших побеждена быша; и се ныне сильнее

первого па наших вооружишась, и онех убо множество, насских же в малом числе

сочести. И сего ради боимся и зело ужасаемся, да не како безбожные Ляхи

преодолевают Козаков наших и месть сотворят злую над нами, безо всякого пощадения

и милосердия".

Посланцов Калистрата путивльские воеводы не пустили к дарю. Но тем не менее

монашеские вопли должны были волновать в Москве общественное мнение,

находившееся под влиянием духовенства. Между тем, из расспросов, сделанных по