Магомета, я совершу все*...
Уклонения от долга, чести и национального достоинства со стороны короля,
которого панское общество выработало по образу своему и по подобию, для русского
читателя могут казаться посторонними предмету книги. Но я напомню ему, что в
отпадении Малороссии от Польши совершилось отпадение верхних слоев народа от
самой Малороссии, вместе с тою землей, которую наши отступники предали ipso facto
в обладание иноверцев и иноплеменников. Клерикалы обделали свое дело в пользу
полыцизны давным давно. Мы забываем уже, как звали тех, которые были
представителями странной метаморфозы, и пишем в русской истории имена
Радивилов, Сониг и пр. и пр. в ополяченной форме. Но, повествуя о черторые польской
жизни со слов самих Поляков, и часто подлинными сло-
.
6S
вами Поляков, не должны забывать, что в этом черторые кружились, тонули и
утонули наконец, может быть, лучшие из наших малорусских людей вместе с худшими,
и что поэтому на историю польской неурядицы, почти во всех случаях, можно смотреть
как на горестные воспоминания о наших собственных предках.
Осеолинский—с того времени как склонил короля отказаться от войны с Турцией,
повернул его к первоначальному плану похода и уничтожил преобладающее влияние
венецианского посла,—сделался вновь горячим приверженцем королевских замыслов,
и стал во главе действия. Он умел изгладить в умах мысль о заговоре с королем против
шляхетских вольностей, и разгласил по всей Польше, будто бы король отказался от
войны с Турцией по его убеждению. Великопольские сенаторы благодарили его за
королевское письмо, „в котором де нас его королевская милость уверяет, что ничего
такого не замышлял, чтб причинило бы ущерб нашим правам, и так как ваша милость
был и есть причиною того, за это вашей милости много благодарны®.
Перемена в образе действий Оссолинского очевидна. Через девять дней по разрыве
с Венецией, канцлер явился у венециянского посла и, между прочим, сказал ему, что
„можно бы и не оставлять начатого дела, еслиб только король был уверен, что не будет
оставленъ®, а через несколько недель уведомил Тьеполо, что сенаторская рада
соберется в Кракове и что король нуждается в помощи.
Король действительно нуждался в помощи, то-есть в деньгах, так как после
краковской рады намеревался двинуться во Львов и начать кампанию.
27 (17) июня выехал он из Варшавы в Краков, и в день его выезда выступило ко
Львову 3.000 пехоты. Повелениф вывозить остальные пушки было приостановлено,
дабы не возбудить подозрения.
В Ченстохове король снял с себя саблю, положил на алтарь Богоматери и велел
освятить хоругвь новосформированных гусар. В этом акте Поляки видят его
возвращение к мысли об учреждении ордена и рыцарства беспорочного Зачатия: тем и
другим он мог надеяться привлечь охотников к войне с неверными.
17 (7) июля после коронации королевы, в Кракове состоялось первое заседание
сенаторской рады. Король представил ей то самое, чтб повторял уже целый месяц:
уверял, что никогда ничего противного праву делать не намеревался; что о войне с
Турками не думал; что желал только предупреждать ордынские набеги, но и
64
.
войны с Татарами не имел намерения начинать без дозволения Речи Посполитой,
чему де доказательством служит созванная рада; приготовления же и договоры с
христианскими державами делал в надежде, что Речь Посполитая, несомненно,
согласится на эту войну. Потом представил сенаторам причины, которые склонили его
мысли к Татарской войне. Эги причины были: готовность Москвы воевать заодно с
Польшей и* ослабление Турции, которым надлежит воспользоваться. Но совсем
умолчал о козацком союзе с Татарами, из опасения, чтоб этот секрет не сделался
предметом толков. Наконец, просил присутствующих, чтобы не только сами
согласились на Турецкую войну, да и Речь Посполитую искренно к тому приводили.
Сенаторов было в раде 19; предводительствовали ими 5 бискупов. Все они знали
уже о задуманном открытии кампании, усиливались отвлечь короля от войны и
склоняли к созванию чрезвычайного сейма; наконец объявили, что без третьего, то есть
„рыцарского сословия, второе сословие, (состоявшее из сенаторов) и первое
(представляемое особою короля) не имеют права решать вопрос о предполагаемой
королем войне.
Такую же декларацию получил король письменно и от сенаторов отсутствующих.
Так называемый гремиалъпьш (задушевный) лист великопольских сенаторов и шляхты,
адресованный к королю и коронному канцлеру, признавал, как отеческую
попечителъность монарха, так и пользу войны с Ордою; „но поелику* (писали
Великоноляне) „речь идет здесь о войне наступательной, которой без согласия всех
трех сословий начать нельзя*, то они просили Владислава—свои королевские
предначертания приспособить к общественному праву и приостановиться с военными
действиями, доколе сейм не согласится на Татарскую войну, которая де может навлечь
на государство войну Турецкую: ибо и турецкий „императоръ* должен за своих
подданных, и король не на Татар, а на Турок готовится.
Краковская рада продолжалась три дня. Оссолинский поддерживал мнения
сенаторов, как объявил об этом сам в ответе Великополянам. Согласились наконец в