ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

шляхтой да козаками, очевидно, под руководством все той же таинственной интриги,

которая создала и её Лжедимитрия. Но в 30-х годах появился перед Оттоманами

призрак Палеологов из Франции. Князь Нервес, отец Марии Гонзага, вместе с княземъ'

тосканским (который поощрял и чествуемого козаками „Турецкого Царя Ахиюа) стали

готовить восстание Греков и других подвластных Турции христианских народов.

Англия, Испания и Франция обещали им свою помощь. Хотя замыслы князя Нервеса,

наследника Палеологов, оказались такою ж несостоятельною затеей, как и претензии

Александра Оттомануса, но имя его постоянно пугало Турок, бывших свидетелями

потрясения Московского Царства польскими героями самозванщины. Брак польского

короля с наследницей претендента, которого права католическая Европа лукаво

признавала серьезными, был для турецких правителей событием тревожным.

Владислав слыл счастливым полководцем и казался издали грозным.

Были известны Порте, хотя бы только из газет, и сношения короля с Москвою,

Персиею, Венецией, Римом, Тосканой и другими державами. Она подозревала обоих

господарей в неверности и боялась волнения христианских народов, ненавидевших

турецкое подданство. Если взять во внимание, как легко было заохотить к войне Персов

и все християнские национальности в Азии и в Африке к восстанию, то легко понять

опасения Порты, чтобы, в случае войны с Польшею, не загорелся у неё пожар, которого

не могли погасить её силы. И однакож, в виду столь грозной опасности, не могла Порта

решиться на заключение мира с Венецией.

Еще в 1619 году писал испанский посол, что Турки видят в Венеции единственное

препятствие своим стремлениям к господству на морях, и лишь только разделаются с

Персией, немедленно станут воевать за Кандию. Обладание этим богатым островом, по

94

.

его взгляду, обеспечит Порте Архипелаг и отворит дорогу в Средиземное море;

поэтому и Венециянам (писал он) не остается ничего иного, как покупать временный

мир дорогою ценою; но лишь только явится визирь неподкупный, ничто их не избавит

от войны.

Вот почему Турки, начавши воевать с Венецией, не хотели кончить войны без

приобретения Кандии. Тем не менее, однакож, был момент, когда Порта колебалась в

выборе неприятеля между Польшей и Венецией,—именно в 1646 году, когда король

объявил в Варшаве Турецкую войну, и особенно, когда выехал во Львов, чтобы начать

военные действия, и послал оттуда ультиматум, требующий переселения Буджацких

Татар в Крым. Султан повелел было стянуть часть войска к Сшшстрии, другую послал

на Буджаки, а с третьей готовился двинуться сам визирь. Все это девалось под

покровом уверений в мире; но король узнал из верного источника, уже после сейма, что

великий визирь убеждал султана к примирению с Венецией и советовал перенести

войну в Польшу. Так близко было осуществление надежды короля втянуть Речь

Посполитую в Турецкую войну; так возможно было соединение России с Польшей без

козацкой руины!

Не получая никакого ответа на свой ультиматум, король велел наконец

Оссолинскому послать гонца в Стамбул, чтоб осведомиться о положении сейма до

начала майского сейма.

Оесолинский послал к визирю письма от себя и от гетмана Потоцкого. Канцлер

вступался за волошского государя Лупула; гетман же обвинял хана, что набегает на

Москву, и требовал переселения Буджацких Татар в Крым.

Король ожидал и желал сурового ответа,—пожалуй, даже заключения гонца в

тюрьму. Но визирь обошелся с ним ласково и представил его султану. Ему дозволили

повторить жалобу на хаиа и дали такой ответ, каким польские короли не раз

отделывались от Турок, когда те настаивали на уничтожении Козаков, именно,— что

„падишаху нет никакого дела до этих людей“, чего никогда прежде от них не слыхали,

и тут же был отправлен с письмом к королю султанский чауш, Согаим-баша.

Прибытие чауша, о котором уведомляли с каждого ночлега, ожидалось в Варшаве

со страхом и надеждою. Шляхта боялась объявления войны; король надеялся, что ему

развяжут наконец руки и позволят козаковать, в роли нового Ахии Оттомануса.

Султанский чауш прибыл в конце января 1647 года, и немедленно получил

аудиенцию. Церемониал его приема замечателенъ

.

95

в том отношении, ито Стамбул чествовал еще Варшаву, как соперницу своего

могущества. С высоты утвержденного всячески в политическом мире мнения о Речи

Посполитой Польской правителям её было суждено спуститься, точно с ломких

подмосток, на самую низкую ступень, на ступень господ, подчиняющихся требованию

рабов.

Чауш Согаим-баша выехал из отведенной ему квартиры верхом, в сопровождении

20 конных королевских дворян. Ему предшествовал слуга, неся султанскую грамоту в

мешке из золотой парчи, на подушке, вышитой жемчугом. Надворный маршал,

Казановский, ввел его к королю, окруженному радою сенаторов. Чауш приблизился к

трону медленно и с важной осанкою; вдруг он остановился шагах в десяти и потом

быстро подошел к ступеням трона, упал на колени, поцеловал королевскую руку и край

плаща у короля, ударил челом, потом вернулся на то место, где было приостановился,

взял от своего слуги подушку с грамотой, подошел к Оссолинскому и, когда канцлер