ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

кресел, и примас, исчислив требования Посольской Избы, просил короля от имени

Сената—удовлетворить законным желаниям „Народа".

Вслед за ним обратился к Владиславу „свободным голосом (gиosem wolnym)*

брестокуявский воевода, Щавинский. Стоя у своего сенаторского кресла, он говорил,

что светские сенаторы не должны всего бремени своей службы взваливать на

духовных, а все вместе склонять короля к устранению причин зла. Восхвалив потомъ

.

87

общими местами отеческую попечительность польского государя, он перешел к

следующим внушениям: „До сих пор мы и по церквам, и по частным домам не иной

слышали голос, как только такой: „„Виват, король Владиславъ""! Но теперь наша

радость изменилась в печаль и в огорчение по причине бедствия убогих, воздыхания

злополучных. Теперь только и слышим, что жалобы, проклятия и вздохи убогих людей.

Первая тому причина—рада иностранцев, которых полон двор. Они дают вашей

королевской милости дурные советы, лишь бы только жить чужим добром.

Невозможное дело, чтобы они любили наше отечество, не имея с ним ничего общего.

Это вы можете видеть из того, что мы скорее получаем известия о том, чтб делается у

вас, из Гамбурга, Любека, или Данцига, нежели из Варшавы. Верьте, государь, что они

причина всего зла, так как под видом услуг вашей королевской милости, ищут своих

приватных интересов. Обращаю мое слово к венецианскому послу. Исполнив свое

посольство, живет он здесь так долго для того, чтобы сделаться началом всего зла,

своими стараниями всю тягость войны с венецианских плеч взвалить на наши.

Следовало бы напомнить ему сентенцию венецианского сенатора, который, в ответ

Чехам на их призыв к союзу против императора, сказал: „„Не хотим зажигать своего

дома, чтобы дымом нашим устрашить императора"". Поэтому покорнейше просим вату

королевскую милость отдалить от себя, иностранцев, так как их советы производят у

нас великое замешательство. Умоляем такжэ распустить иностранное войско,

введенное во внутренности отечества в противность правам и пактам. Оно так нам

надоело, что словом невозможно выразить. Угнетения, претерпеваемые от этих

жолнеров, превосходят шведские и мансфельдовские жестокости: ибо рана от руки

друга болит сильнее. Рука вашей королевской милости, предназначенная для защиты

отечества, так тяжко на нас падает! Причиняет нам боль и злословие жолнеров,

которые смеют хвалиться публично, что нас усмирят, и дивною алхимией обещают

превратить хлопа в шляхтича, а шляхтича—в хлопа".

Последние слова дерзостного олигарха были вещими. Скоро настало время такого

превращения; но дивными алхимиками явились не иноземные жолнеры, а русские

попы да монахи вместе с запорожскими крамольниками, питомцами целого ряда

самозванщин,—вместе с банитами да инфамисами, руководившими козацкою

вольницей со времен Самуила Зборовского.

88

Коронный канцлер, именем короля, отвечал всем „кроткоа< что он тем больше

склоняется к желанию Речи Посполитой, чем теснейшее видит согласие всех сословий

в пунктах их просьб, и, перечисливши все пункты, заключил желанием короля, чтоб

они были довольны декларацией, и приступили к дальнейшим постановлениям,

причем предостерегал, чтобы не слишком полагались на спокойствие Речи

Посполитой, ничем не обеспеченное.

Заручившись теперь согласием и Сената, и Короля, третьему сословию оставалось

только обеспечить оборонительное постановление (warown№ kostytucyк), дабы в

будущем не случилось чего-либо подобного. Король этому не сопротивлялся, и тем

самым изъявил согласие на изложение такого постановления. Целых два дня трудилась

Посольская Изба, эта спасительная курия Оссолинского, над сочинением акта, по

словам самих Поляков, наших современников, „уничтожающего славу, достоинство и

власть короля",—накануне событий, в которых только государь, облеченный всеми

принадлежностями верховенства, мог бы спасти шляхту от погибельной

несостоятельности присвоенного ею правления.

Акт был прочитан 6 декабря, в заключение достославного, по мнению шляхты,

сейма и занял почетное место в польском своде законов (Voiumina Legum). Этим

оборонительным на будущее время постановлением, от имени связанного по рукам и

по ногам короля, повелевалось: навербованное войско распустить не далее, как через

две недели после настоящего сейма; а которые из навербованных людей не разойдутся,

против тех вооружатся коронные гетманы, старосты и городские власти, как против

своевольных, не ожидая королевских универсалов. Кто из польских граждан

принадлежит к навербованному войску, тем король за непослушание грозил карой

инфамии и конфискации имущества. Он обещал за себя и за потомков своих никогда

впредь подобных вербуяков не делать, приповедных листов под комнатной печатью не

выдавать, никаких войн безь ведома и совета Речи Посполитой не предпринимать, и

никаких договоров с соседними державами не заключать, а заключенных не нарушать;

а кто бы осмелился по таким придоведным листам делать вербунки, того имущество

король будет раздавать кадуковым (выморочным) правом. Обещал также иностранцев

при себе не держать, и к советам их не обращаться, гвардию же ограничить шестью