ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

Николая Потоцкого, были: краковский воевода Любомирский, сендомирский воевода,

князь на Остроге Заславский, киевский воевода Тишкович, русский, — Вишневецкий,

черниговский—Калиновский, староста калучский Замойский, староста львовский

Сенявский, князь Корецкий, паны Немиричи и другие украинские землевладельцы.

Перечислив, сколько кто из них привел войска, коммиссар пограничных съ

137

Москвою дел, Адам Свентольдович Кисель, писал с обычным своим красноречием:

„Яко исчезает дым, тако, Божою милостью, исчезли врази наши: с полей Черного

Шляху в Крым повратили“. Он уведомлял путивльского воеводу, князя Юрия

Долгорукого, что „Венеты и Малтяне" победили многолюдное турецкое войско, и

потому от султана пришли к хану „немеры жестокие, сиречь заказы', чтоб он не

вторгался ни в Польшу, ни в Московское Царство. Это было писано в феврале 1648

года. Имя Хмельницкого еще не произносилось, но Кисель уведомлял пограничного

воеводу, что „войско квартянное зде в Украину притягнуло и положенное есть в

черкаских козацких местах (городах), потому что козаки черкасци! одного пулковника

своего Чигиринского здрадили".

Летом 1647 года Адам Кисель ездил в Москву в качестве королевского посла для

заключения с царем договора против Татар, но, застав царских сановников уже в

мирных переговорах с Ордою, мог постановить съ' ними только такия условия: 1) Оба

монарха не будут задевать Татар, и будут поступать с ними постарому. 2) Еслибы

Татары вторгнулись в Польшу, или в Московское Царство, тогда оба монарха будут

заодно, то-есть будут помогать один другому, и уведомят об этом договоре хана. 3) Но

еслибы хан объявил Польше, или Москве, войну, в таком случае монархи обдумают,

что будет найдучшйм, и король сзовет сейм.

С этого времени начались у Киселя приятельские с царскими людьми отношения,

которыми он пользовался и в качестве коммиссара пограничных с Москвою дел. Когда

на Польшу поднималась из Запорожья непредвидимо грозная буря, у Киселя шла с

царскими боярами деятельная переписка самого мирного свойства. Польша мостилась

хозяйничать на русской земле, отторгнутой у царя в 1633 — 1634 году, с помощью

Козаков. Кисель, не довольствуясь королевскими пожалованиями в Черниговщине,

выпросил у царя позволение—в трех -местах Трубчевского уезда и в двух

Недригайловского жечь золу для выделки поташа, или, как он писал, шмальиуги, „и на

это дело рубить лес в черных диких местах оприч бортного дерева", в течение пяти лет.

С обеих сторон старались определить спорные земли по границе между двух

государств и разобрать „обидные дела" на польскую и на московскую сторону".

Московские власти при этом „всех, до ково што по сыску и по уликам воровство

дойдет, велели пытать по томуж, что с обе стороны людем, хто в какове деле от ково

изобижен, управа в правду учинить, а вороми, смотря по винам, наказанье бес нона-

18

т. II.

138

.

ровки дать, чтоб, иа то смотря, иным не повадно было воровать*. Напротив, судьи

„с литовской стороны", по именам: Райский, Конопляный, Белка, Бурый, люди русские,

сперва отказывали в суде своих преступников, говоря, что „шляхта их сама своих

крестьян судитъ"; потом требовали, чтобы крестьянина, обвиненного в убийстве „за

литовским рубежемъ", „казнить смертною казнью без сыску"; а когда им было

доказано, по свидетельству духовника умершего литовца, что обвиняемый крестьянин

за литовским рубежем покойного „не убивывалъ", то пан судья Райский с товарищи „и

с суда усердясь пошли", объявив, что „вперед па рубеж для росправы никаких дел не

будутъ*.

Польские Русичи, намеченные уже силою жизни к воссоединению с Русичами

московскими, в порубежных сделках соседних государств, при одной и той же вере,

смотрели чужеземцами. (В этомъ—начало будущих смут по присоединении

Малороссии).

Московские пограничные воеводы усердно досматривали, чтобы королевские люди,

ни в каком диуие, к воеводам и ни к кому иному не дерзали писать „непристойно", и

чтобы в титулах обоих соседних государей не было „ни прибавки, ни умаленья"... „а

есть ли хто в прописке тител объявится", то чтобы „всяк таковъ" был судим „и казнен

по вине своей, яко явный нарушитель миру*. Ревностным защитникам прав своего

царя, отвоеванных у Сигизмунда и Владислава с такими утратами и жертвами, было „в

великое подивленъе, какими обычаи князь Еремей Вишневетцкой, воевода руской, и

канцлер корунный, Юрьи Осолинской, и хорунжей корунный, и иные старосты и

державцы в листех своих писали, мимо вечного докончанья, неостерегательно, а по

вечному докончанью королевскому величеству царем и великим князем и многих

государств государем и обладателем не отписыватися и не именоватися*... „А люди

они" (внушали царские бояре, как недорослям), „князь Еремей и канцлер, думные и

сенаторы большие, и им бы обоих великих государей честь пригоже оберегать, болыпи

иных простых людей; а на канцлера то дело наипаче и иных людей надлежит, что

государская честь остерегать".

Точно как будто знали царские люди про отзыв Оссолинского перед папой о

Москалях, которые де одним именем христиане, а делом хуже последних варваров.