пьянствовал, а просил Бога о победе. В Малороссии также окозачившиеся шляхтичи
противодействовали, сколько могли, завзятости боевой массы, которая воображала
возможным истребить Ляхов так, чтоб не осталось ни одного на свете, и заставляла
самого Хмельницкого повторять эту вздорную фразу. Козацкое шляхетство старалось
устроить компромисс между козаками и землевладельцами. Оно составляло свои
замкнутые, таинственные кружки и, возбуждая подозрительность общего вождя,
заставляло его тем самым сближаться теснее с козацкою голотою, так что он подай-
т. ш.
40
B14
.
сывался уже Богдан Хмельницькиї и вся чернь Войска Запорожскою. Для этого
класса таких же полу-Поляков, какими были Петр Могила, Сильвестр Косов, Иосиф
Тризна, Адам Кисель, московское подданство представлялось немного лучшим
турецкого. Сравнительно образованный и богатый добычею шляхетний класс тянул и
церковную иерархию вспять. Составляя вместе с нею интеллигенцию края, он быль
уверен, что церковная иерархия может собственными средствами, без козацкой войны,
добиться того положения в панской республике, какое занимала она до 1596 года, то-
есть возвратить духовные хлебы из рук папистов в руки православнш:ов: а в этом
заключалась для неё и вся суть религиозного вопроса.
Хмельницкий между тем знал, что польскорусская шляхта не простит ему своего
поругания и своих утрат. Козацкая черн также знала, что ее ждет возмездие за те
страшные злодейства, которые она четвертый год уже совершает в Малороссии под
видом стоянья за православную веру. Отсюда между козацким ханом и козацкой ордой
возникла тесная связь самосохранения; отсюда явилось обязательное для Козацкого
Батька стремленье под царскую высокую руку, как под единое надежное убежище от
казни. Хмельницкому надобно было добить Шляхетский Народ, „очистить4* землю от
заклятых врагов своих, или по крайней мере совершенно обессилить их: тогда только
мог он эквилибрировать между магометанским и христианским миром, которые оба
давали щедрый контингент козатчине своими гулътаяги и преступниками. Но что
никогда не думал он быть верным подданным царским, в этом удостоверяют нас его
сподвижники и преемники Выговский, Тетера и Дорошенко.
Отпраздновав свадьбу широкими вакханалиями и вернув себе популярность у
черни Запорожского Войска, принялся* Хмельницкий за переговоры с панами, и вот он
встретил Потоцкого сладкоглаголивым письмом своим, которое было прологом к новой
козакопанской трагикомедии.
Сентября 8 прибыли к Потоцкому послы Хмельницкого, Андрей Кулька и Роман
Лятош. В собрании военной рады Кулька упал к ногам Потоцкого с мольбой о
помиловании, а потом оба посла роздали просительные письма главным членам
панского ареопага. В этих письмах уверяли они, что искренно желают приступить к
переговорам, а сам Хмельницкий просил прислать какого-нибудь разумного человека, с
которым бы он мог совещаться чрез посредство писаря Выговского. Таким человеком
оказался у По-
.
315
лонусов пан Маховский, в безопасности которого старшина присягнула.
Переход панов от ожесточения к уступчивости и доверию показывает, что они
находились в обстоятельствах крайне затруднительных. 9 сентября отправился к
Хмельницкому Маховский, а 10 в походном , дневнике записали они следующее:
„Сегодня мы двинулись из-под Василькова к Германовке, и остановились над селом
Троского, куда приходит к нам известие, что неприятель вырезал Паволочь. Гарнизон
пана старосты калусского должен был отступить к Котельве, потеряв 10 человек
пехоты. Хвастов также заняли 1.400 Козаков, которые побили много нашей челяди, а
мы со всех сторон окружены неприятелем “.
С своей стороны и Хмельницкий играл в кровавую игру на последние свои
средства. Под 11 сентября в походном панском дневнике читаем:
„Хмельницкий прислал двух Козаков под Киев, наказывая перемирие и на воде и на
суше. И так около Киева остановилась война; а то козаки начали было уже наступать на
литовское войско с днепровских островов, и оторвали три байдака, хотя и сами
потерпели не малую шкоду: ибо их поражали из пушек от Никольского монастыря, и
затопили девять чаек с народом. Те же два козака отправились к Лоеву и Любечу,
объявляя перемирие, чтобы козаки перестали осаждать тамошние литовские ИИОЛКИ“.
Сентября римского 12 панское войско взяло полторы миди в сторону нод Копачов
ради воды. Там козацкий язык дал панам знать, что Хмельницкий стоит на Ольшанке, и
Татары там же. Один Татарин, в панцире, прискакал на бахмате, для того чтобы сказать
о многом Потоцкому; но челядь убила его из-за панциря и бахмата. Языки показали,
что множество скота не позволяет Орде думать о битве; что Хмель стоит на урочище
Рокитна; что козаки требуют от него мира, и все ропщут на Татар за похищение у них
жен и детей. Далее дневник рассказывает характеристический случай:
„Несколько десятков Козаков застали 20 человек нашей челяди в пасеке. Челядь
бросилась в рассыпную. Одного поймал иозак, содрал с него контуш и кричал: „На що
вы псуєте землю? на що лупите пасики? Мы знаємо, що в вас протрубили—не псувати,
не палйти, пасик занехати.“ Челядь стала оправдываться: „Мы де не знали об этомъ“,