он содержал войско, отняли у него и последнее достоинство. Постоянные смотры и
маневры, посредством которыхон хотел править войском, не имея об этом никакого
понятия, делали его смешным в глазах старых воинов. Его императорская гримаса
(mina imperatorska) ие импонировала пикому. Его благосклонпость к иностранным
офицерам досадовала польских предводителей; строгость, посредством которой
силился он ввести в лагере соподчинение, давала совершенно противный результат, а
постоянные, перемены в военных планах лишали всех надежды на успех. Зто
непостоянство в намерениях было для всего войска наибольшим поводом к соблазну.
Что ни постановила бы военная рада, как дело неиз-
200
.
лепное, было извращаемо всяким частным наитием. Первая нелепая весть путала
отданные приказы и все приготовления вождей, сделанные по общему согласию.
Другим злом была песоподчпнеишость в войске, увеличивавшаяся с каждым днем, а
поводом к ней была беспорядочность военного судопроизводства; В прежния времена,
когда польский король находился в лагере, высшая войсковая власть была всегда у него
в руках, но в судопроизводстве вожди и сановники действовали саыосостоятельно и
непреложно. Каждый исполнял свою обязанность, и жолнер знал, откуда может
постигнуть его кара. Теперь же, по совету иностранцев, которые хотели присвоить себе
достоинство, военных сановников, король миновал старых должностных лиц, и
лежащие па них обязанности поручал исполнять лицам новым. Гетманы нс были
гетманами, обозный не был обозным, стражпик не был стражником, потому что сам
король хотел быть гетманом, обозным, стражником,—хотел быть всем, а для занятия
своего места употреблял такия личности, которым ничто не давало права заниматься
ЭТИМИ делами. ИИотому-то жолнер обращал мало внимания па новых и прежних
начальников, а офицеры, видя, что их миновали и пренебрегли, не заботились о
порядке и субординации: так как о деле, о котором пекутся все, никто не печется.
Отсюда полная пеурядица в войске; отсюда ежечасная перемена постановлений;
отсюда беззаботность о знании цеприятельерих замыслов. Один оглядывался на
другого, никто не исполнял своей обязанности, пикто пи о чем не ведал. Король не
имел пикакой уверенности в способностях своих офицеров, а те взаимно себя чернили
и постоянно ссорились. Когда доходило дело до рады, члепыея подавали самые
противоположные мнения, и казалось, что никто нс знал, зачем прибыл в лагерь: ибо
все были склонны больше к трактатам, нежели к битве. К счастью (прибавляет
польский: историк), „в королевском войске находилось два человека, которые в
настоящем случае могли бы спасти Речь-Посполитую от окончательной гибели.
Первый из них, князь Иеремия Вишневецкий, любимец всего народа, за которого
грудью могла бы дышать спокойно вся отчизпа, держался скромно, в стороне; но , его
слова, произнесенные в решительный момент, были всегда сигналом и веленьем для
всех, и не было сомнения, что в случае крайности, вся шляхта без колебанья отдалась
бы в руки тогр, который, по словам одного из его поклонников, сделавшимся
популярными, любил славу и ходил в ней, как в-солнечном цияции (w slawie sie kocliai i
w niej, jak po sloncu, chodzil). Другой
.
201
был мало в то время известный поручик (наместник) коронного великого гетмана
Стефан Чарнецкий, но ежедневно, однакож, вироставший влиянием и значением у
короля. И вот битва под Берестачком для первого из них была ярким отблеском
заходящего солнца, а для другого — зарею восходящей славы богатыря®, — увы!
(скажет русский читатель) „богатыря бесплодного мщения, которое ожесточило
непримиримых врагов больше прежняго®.
Война, начавшаяся из-за ничтожной женщины и мелкопоместного хозяйства в
глуши Чигиринщины, разбудила в двух нациях воспоминания столетий, обнаружила
симпатии и антипатии великих народов, затронула интересы политических систем и
превратилась наконец в подобие крестового похода одних последователей Христа на
других, не признававших взаимно друг друга христианами. Не католики шли против
Сарацин, как в оных славных и богопротивных походах темного времени. Два
духовные стада, образовавшиеся во имя одного и того же божественного пастыря, две
церкви, создавшиеся во славу одного и того же зиждителя, встали друг на друга, как
правоверные против кривоверных и как благочестивые против злочестивых. Святой
отец, вместо денег, которых у него просили северные обожатели его, прислал всем
идущим на брань отпущение грехов, да какие-то мощи, да золотую розу, шляпу и
освященный меч королю; а святейшие патриархи восточные прислали к козакам
коринфского митрополита, снабженного грамотою константинопольского патриарха, в
которой оя восхвалял благочестие Хмельницкого и одобрял войну его с врагами и
угнетателями православия, изменниками истинной веры, разорителями христианской
церкви, орудиями сатаны, то-есть—с папистами. Патриарх писал к Сильвестру Косу,
прося его быть друэюелюбным с Хмельницким и осенить своим благословением его
предприятие, а коринфского митрополита хвалил за то, что он состоит при
Хмельницком, и ободрял его на духовные подвиги в защиту православной веры.