Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

— По крайней мере, встанешь утром, с волосами не надо маяться. Раз-раз — и причесалась. Быстренько перекусила и пошла. На трассе работаешь?

— Ага, сучкорубом. Вот только два дня в столовой повару помогаю — из-за морозов на трассу не ездим.

Дверь широко распахнулась, и в «заезжую» вошел Костя Плетнев. С удивлением оглядел пыхтящий «агрегат», волосы на полу, жену, притянутую к бачку и бутылке. Маруся сидела так, что видеть его не могла. Костя постоял молча, потом плюнул под ноги, крепко выругался и вышел, хлопнув дверью. Кошка, перепугавшись, метнулась с подоконника, опрокинула склянки. Комната вмиг заполнилась острым запахом тройного одеколона.

— Сатана, — ругнулась парикмахерша, но заниматься кошкой не стала, были дела поважнее: клиентка вдруг решительно дернула за резиновые трубки.

— Снимай! — взволнованно потребовала она. — Снимай! Домой мне надо немедля. Это Костя, муж мой, приходил. Из Шурды вернулся.

Тут и парикмахерша вспомнила. Она сразу узнала шофера, который привез ее сюда, но что обкорнала его жену — не ведала. А он, выходит, и дома еще не был, наверно, машину ремонтировал — в дороге все чего-то отлетало. Когда въезжали в поселок, она сама пригласила его зайти, обещала обслужить без очереди. Вот он и пришел сбрить бороду.

Парикмахерша с трудом уговорила Марусю посидеть, раз уж дело сделано. А муж успокоится, когда жена придет домой с модной прической.

Она увидела, как вторая приведенная ею «для плана» клиентка, будто бы выпуская кошку на улицу, утянулась за двери сама и больше не пришла. «Ну и бог с тобой!» — равнодушно подумала женщина.

Когда Маруся отсидела свое, парикмахерша сняла с ее головы закрутки, тщательно вымыла кудри под умывальником и снова накрутила, теперь уже на бигуди. Дала волосам хорошо просохнуть, устроила Марусю на табуретку перед зеркалом и заколдовала над ней.

У деда Кандыка затекла нога, онемела от долгого сидения на полу. Он поднялся и сел на подоконник. Вот уж отсюда-то ему прямиком все видать.

А парикмахерша и приговаривать забыла. Губы сжала крепко, в них шпилечки держит, скрепочки разные. Работает, носом посапывает, никого, кроме Маруськи, не видит. А людей уже вон сколько понашло. И сучкорубы тут, и шоферы, и механики. Расчесала кудри по прядочкам, разложила на голове то крендельком, то валиком, а макушечку вздыбила, приподняла, а на нее еще завиточки выпустила. Чудеса, да и только!

Вновь приходящие шумно спрашивали, можно ли побриться, нельзя ли завиться, но на них шикали, и они тоже пристраивались, выискивали местечко и смотрели на руки мастера, на Марусю…

Наконец Маруся встала с табуретки, неотрывно глядя на себя в зеркало. В «заезжей» было тихо. Парикмахерша тоже молча, чуть устало смотрела на творение своих рук.

Первым заговорил дед Кандык.

— Вот только как ты, Маруся, до завтрева-то уберегешь?

Маруся охнула, приложив ладони к горячим щекам. Ведь уже сейчас надо идти в столовую, кормить строителей обедом, потом ужином. И завтра целый день париться у котла да бегать по поселку, собирать для новогоднего ужина рюмки, стаканы, вилки…

Она с отчаянием взглянула на парикмахершу. Та порылась в сумке, подала цветную сеточку.

— Вот возьми. На ночь надень аккуратненько. На подушке, конечно, не крутись.

В «заезжую» с шумом вошел Костя. Все повернулись к нему, чуть расступились. Он медленно обвел глазами присутствующих.

— Костя!

Настороженно, недоверчиво глядел парень на светловолосую красавицу, с горделивой улыбкой шагнувшую ему навстречу.

— Я тебя к обеду ждала, Костя…

Он стоял и смотрел на нее, не говоря ни слова. И только когда на подоконнике, крякнув, заерзал дед Кандык, проговорил осипшим голосом:

— А мы к утру прибыли…

Парикмахерша глубоко вздохнула. И, будто очнувшись, оглядела очередь. Увидела Шуру. Та, зачарованная ее колдовством, так и забыла надеть платок, и высохшие жиденькие спиральки смешно топорщились на ее голове.

Лицо парикмахерши вспыхнуло.

— Шурочка, — сказала она. — Извини. Сейчас я займусь тобой. Я тебе такую прическу сделаю!

— Да что вы! — Шура, застеснявшись, быстро прикрыла голову платком. — Разве что немножко наладьте…

— Только сначала, без всякой очереди, обслужу вот этого человека. — И, прямо, спокойно взглянув на Костю, парикмахерша пригласила: — Пожалуйста, товарищ шофер, прошу!

Она уже валилась с ног, когда совсем поздно в «заезжую» пришла Клавдия Маклакова. Устало опустилась на табуретку перед зеркалом, сдернула платок, вытащила шпильки. Волосы тяжелой волной упали на плечи и спину.

Парикмахерша и Шура смотрели на нее с молчаливым восхищением.

— Неужели шестимесячную? — наконец проговорила приезжая.

— Нет, — сказала Клавдия. — Такую… знаете? Высокую с переплетом, — и мягко покрутила руками над головой.

Парикмахерша взяла расческу.

А Клавдия, глядя в зеркало, думала.

«Я первая тебя брошу. Завтра. У всех на виду. Вот уж ты вздрогнешь!»

Глава тридцать третья