Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

— А тебе не все равно, с кем ехать? — вдруг с интересом посмотрел он на меня. — У тебя свой конец, у меня…

— Ладно, — встала я со скамейки. — Я ничего не имею против вас, я только хотела узнать…

— А ничего не узнаешь, милая, — развел он руками.

— Начальство знает, — уныло усмехнулась я.

— Оно, — серьезно кивнул дядя Гриша и, аккуратненько присев на краешке скамейки, спросил:

— Тебя как звать-то?

— Таня.

— Ну, как она, Москва-то, Таня, живет? Давненько я в ней не бывал.

…В кармане моей телогрейки похрустывают деньги. Никогда я не видела их столько! Воспитательницы из Мишкиного интерната заказали шесть пар чулок, мы с Борей насобирали мне на кофточку, да еще Анна, моя напарница, прибежала вчера к отправлению и попросила купить ей пять юбок.

— Каких юбок?

— Ну, каких! Бумажных.

— Бумажных? — совсем удивилась я.

— Да ты что, будто только на свет вышла, — рассердилась Анна, — юбок не видала.

— Но я не знаю, какие вам нужны…

Она пытливо посмотрела на меня, усмехнулась.

— Будто не видала, какие юбки в Москве продают. В вагоны уборщицы приносят, и на рынке есть. На рынок-то ведь поедешь?

— Поеду.

— Ну вот и купи пять юбок.

— Какой размер?

Она махнула рукой.

— Они все одного размера. Вязаные, рубчиком.

— А какого цвета?

— Да все равно. Лучше темненьких. Бордовые бывают, коричневые…

— Анна, — глядя ей в глаза, спросила я. — Что случилось у дяди Феди?

Она непонимающе взглянула на меня.

— А что у него случилось?

— Его сегодня отправили в Шурду. Он со мной не едет.

— А кто с тобой едет?

— Мостухин.

— Радехонек?

— Не знаю.

— Раде-ехонек! — уверенно протянула Анна. — На Урман ездить, конечно, тоже неплохо, мясо там, но с Москвой-то не сравнить. Ну ладно, значит, так — пять юбок. Деньги-то не утеряй.

Я сама боюсь этого. Был бы дядя Федя, лежали бы они в его надежном кармане. Он бы сам купил продукты, и мы бы с ним сейчас ужинали.

К вечеру я очень проголодалась. С собой у меня было только немножко хлеба и сахару. Можно, конечно, купить что-нибудь на станциях, но мне страшно вытаскивать деньги из кармана.

Уже поздно вечером я налила из бачка кипятку и напилась чаю.

Наступило утро. Опять хочется есть. Делать нечего, расшпилила карман. Почти все это были сторублевые бумажки. Но оказалась и мелочь, по 5 и 10 рублей. Я вышла на станцию.

Все очень дорого. Но вот картошка. От нее идет аппетитный парок. Купила одну порцию, но подумала и попросила вторую. Приглашу позавтракать дядю Гришу.

Разложила еду на столе, нарезала остатки хлеба. Масла нет, огурцов нет. Ну, ничего, еще чаю выпьем.

Только вышла из купе, чтоб идти за Мостухиным, а он сам мне навстречу.

— Здравствуйте вам!

— А я за вами пошла. Давайте завтракать. У меня тут кое-что есть.

Он замахал на меня руками.

— Что ты! Что ты! С какой же стати я объедать тебя стану? Приготовила себе завтрак, стало быть, и кушай. Да я уж поел. Я так зашел.

Мне ничего не оставалось делать, как начать свой завтрак. Я ела картошку и припивала чаем.

— Масло дорогое, — разговаривал дядя Гриша. — Но ничего, купить можно. Чего в Москве продают?

Я пожала плечами.

— Трикотаж есть?

— Есть, кажется.

— Кажется! — весело хохотнул он. — Не знаешь будто.

— Юбки есть.

— Вязаные, бумажные? — живо откликнулся дядя Гриша.

— Да.

— Они и тогда были, когда я ездил. Хороший товар. Я ведь по болезни жены на урманский-то перешел, а то все в Москву катал.

Помолчал, добавил:

— Оно, конечно, и на Урман ездить неплохо, резон есть. Дрожжи в Москве имеются?

— Не знаю.

Он недоверчиво усмехнулся.

В купе заглянула Антонина Семеновна…

— Здравствуйте! Куда Федор делся, Таня?

— Я сама ничего не понимаю, Антонина Семеновна…

Она перевела взгляд на дядю Гришу.

— Почему его сняли?

— Кто кого снимал — не знаю, не ведаю, — скороговоркой ответил дядя Гриша. — Меня поставили, я и еду, товарищ начальник. Ну, как мы вам светим с Таней? Все в порядочке?

Антонина Семеновна не ответила, внимательно оглядев мой стол, сказала:

— Зайди сейчас ко мне, Таня.

— Ну, пойду я, — встал со скамейки дядя Гриша и ушел вслед за Антониной Семеновной.

Я убрала со стола и тоже отправилась. Маруся, увидев меня, взяла за руку и повела к Антонине Семеновне. Та сидела в большом четырехместном купе. На столе в трех тарелках исходил ароматным паром суп.

— Садись, ешь, — указала она мне место напротив себя.

— Я только что позавтракала.

— Ладно, ладно… Видела я твой завтрак.

Маруся села рядом с ней.

— Витька куда-то убежал, — сказала она.

А он как раз заглянул в двери.

— Тащи тарелку свою, — скомандовала Маруся, и тот не заставил себя долго ждать. Принес эмалированную чашку и ложку, сел рядом со мной и, улыбаясь, сказал:

— Твой-то напарник сейчас тоже разложился, уплетает.

— Дядя Гриша?

— Ага.

Я удивилась про себя: он ведь уже завтракал.

— Скучно без Федора? — спросила Антонина Семеновна.

— Очень! — призналась я.

— Куда его подевали? — задумчиво проговорила она.

— Не угодил чем-то, — сказала Маруся.

— Слушай, Таня, — решительно заявила Антонина Семеновна. — Ты не стесняйся, заходи к нам, вместе есть будем. Чего тебе для одной-то готовить?

— Конечно, — кивнула Маруся.

— Мы всегда артельно лопаем, — рассмеялся Витька.