Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

— Вот ведь как все боятся черной работы, — усмехаясь, перебил Зарубин. — Выходит, вы не уважаете труд уборщиц, за людей их не считаете? — остро глянул он на дядю Федю.

В зале зашумели, но дядя Федя поднял руку, чтоб утихли.

— Не цепляйтесь вы за пустое место, — сурово покачал он головой. — Постыдитесь! Да и человек этот, — он отыскал меня глазами, — никакой работой не брезгует…

— Правильно! — послышалось в зале. — Мы на субботнике с ней работали. Знаем!

— И монтер она смышленый, рассудительный, — узнала я голос дяди Лени.

— Никакой работы не боится, — продолжил дядя Федя. — Да в том ли дело? Ведь вы ее как спекулянтку туда турнули, с ярлыком на шее… и так и далее…

Зарубин вдруг встал и заговорил дружелюбно:

— Ну, может, я и поспешил… Кто не ошибается? Может, и перегнул, товарищи.

При наступившем молчании он улыбнулся мне из президиума.

— Ну, ничего, молодая, бойкая. Ну, помыла немного вагоны. Отменю, конечно, приказ, опять ездить будет… Уж из-за этого созывать открытое партийное собрание… — почти весело пожал он плечами и, ища поддержки, посмотрел на сидящих в президиуме начальника участка Лисянского и инструктора райкома партии — молодого еще человека в военной гимнастерке с двумя орденскими полосками на груди. Ни тот, ни другой не ответили Зарубину, а дядя Федя сказал:

— Да нет, товарищ начальник, собрались, так и про другое поговорим. А только опять вы неправильно понимаете. Выходит, человек для вас…

— Пустое место для него человек! — снова раздалось в зале.

— Что человек, что чурка — ему все одно!

— Лишь бы возили всякое, а там хоть кто будь!

— Товарищи, — привстал в президиуме Алексей Константинович. — Послушаем Федора Тимофеича.

— Ну, с того и начнем тогда. Я с другого хотел, но тут вон подсказывают, — снова начал дядя Федя и повернулся к начальнику цеха. — И впрямь, любите вы, товарищ Зарубин, чтоб привозили вам. Чего уж там, и я важивал. А ведь не ладно это…

В красном уголке наступила полная тишина. Все ждали, что скажет Зарубин.

Он вскочил, прищурился в притихший зал:

— Так это что же выходит, товарищи? — проговорил он внушительно. — Если я по глупости брал у вас иногда гостинцы, так вы-то зачем давали? Выходит, это вы взятки мне совали, так?

Никто не ответил, и он продолжал напористо:

— Только так! Ну и ну-у, — развел он руками. — Вот в чем, выходит, дело-то? Ну, и кто же мне, выходит, взятки, давал, а я, дурак, брал, думал — угощают? Кто?

Он остро осмотрел людей на скамейках.

— А хоть бы вот я, — поднялся со своего места дядя Леня Семаков.

Все повернулись к нему, кто-то посоветовал:

— Говори, Леонид Максимыч, раз встал.

— Я вам возил, товарищ начальник, до самого последнего разу, а тут отказал.

Дядя Леня потер рукой поясницу, и я испугалась, — неужели опять прострел? Вот уж не вовремя.

— И за что же это ты, Семаков, взятки мне давал? А? — начальник опять прищурился на дядю Леню, а потом хитро подмигнул президиуму. — Давай раскрывай и свои карты.

Алексей Константинович привстал, хотел, видимо, напомнить, что на трибуне дядя Федя, но человек в гимнастерке придержал его за локоть, и секретарь снова сел.

Дядя Леня переступил с ноги на ногу, вздохнул.

— Припереть вы нас хотите, товарищ Зарубин, я так полагаю, — негромко сказал он. — Но ведь как вам сказать — взятки? Мне вроде бы и не к чему их давать. Я монтер старый, дело свое знаю, ничего за мной такого не числится, чтобы мне бояться… Да и не стал бы я так.

— А чем же объяснишь тогда? — сел Зарубин на свое место.

— Говори, говори, Леонид, — подбадривали люди. — Говори, как оно получается.

— Придете вы, товарищ начальник, к отправлению. Задумаетесь этак грустно. Сын, скажете, болен, не знаю, чем и лечить. Медку бы, маслица… А где взять?

Дядя Леня замолчал, но сразу послышалось:

— Сказывай, сказывай, Леонид!

— Ну и говоришь тут вам — ладно, мол, привезу, коли так…

— А дальше-то, Леонид, дальше!

— А дальше товарищ Зарубин начинает по карманам хлопать. По одному хлопнет, по другому… Потом на пол плюнет — тьфу, думал, деньги-то с собой!

В зале раздался смех.

— Айда, Леонид, крой дальше!

— Ну, привезешь, заберет все и скажет: — Я уж зараз с тобой рассчитаюсь. Да так и с концом, — махнул рукой дядя Леня и сел.

Опять в зале рассмеялись, кто-то крикнул:

— Все в тонкости обрисовал Леонид Максимыч. Как по писаному!

Зарубин снова встал, широко развел руками.

— Ну, сами только подумайте, что говорите! Ну, я мог так раз, ну два…

— А вот так, товарищ начальник, раз-два, да и привыкли! — послышался в тишине знакомый хохоток.

Сидящий впереди меня старый монтер медленно повернул голову. На лице его, крупном, с черными точками от въевшейся угольной гари, было недоумение и любопытство. Он в упор смотрел на Мостухина. Вдруг хлопнул ладонями и уронил их на колени.

— Мостухин высказался! Надо же!

В красном уголке, как взрыв, грянул хохот. Алексей Константинович повернулся к инструктору райкома, потом к начальнику участка, сказал им что-то, постучал по графину.

Когда хохот немного стих, сзади меня вскочил с места Мостухин.