Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

— Я и сама не дамся, — усмехнулась Клавдия, и в синих глазах ее вспыхнули недобрые искорки.

— Люблю я тебя… Сколько раз говорить надо.

Клавдия увидела, как совсем по-детски дрогнули полные губы механика. И неожиданно обозлилась. Сердито отвела Леху руками, придавила его плечи к холодной стенке.

— Остынь ты, детеныш!

Рывком открыла дверь, хотела уйти в вагоны, но в коридоре увидела Полину Мездрину. На миг отпрянула, но тут же, закусив губу, шагнула вперед.

Леха видел, как она пошла по коридору танцующей походкой. Вот приблизилась к Полине, повернулась на одной ноге и двинулась обратно, теперь в упор глядя на Леху. Снова повернулась и, покачивая бедрами, — к Полине. Та неуверенно, жалко улыбнулась кому-то и, запинаясь, направилась в конец вагона, откуда пришла.

А Клавдия села на свободное место, увидела рядом Жданку, с силой притянула ее к себе и начала гладить кудлатую голову собаки.

Леха тоже злился на Полину Мездрину, считал, что она во всем виновата.

В Айкашете Полина жила с Клавдией в одном общежитии. Клавдия как комендант в отдельной комнатушке, а Полина в соседней четырехкоечной. Стенки в бараке тонкие, захочешь узнать секрет — приложись ухом к облупленной штукатурке, и войдешь в курс дела. Полина, видать, подслушивала, подглядывала — за ней водилось такое. А потом присочинила с три короба да и нашептала жене Заварухина. Та на дыбы, ультиматум мужу: или я еду с тобой в тайгу, или Маклакова. И пошло, и поехало! Аж до треста докатило. А там чего знают? Трест далеко. Порекомендовали: раз такое дело, целесообразно Клавдию Маклакову оставить на прежнем месте, на новое не брать. Будто котенка… И, пожалуй, не поехала бы Клавдия, если бы Петр Росляков не оставил ей записку в самый последний момент перед своим отъездом с головной группой.

«Ай да Петька!» — несколько даже удивленно подумал сейчас Леха о Рослякове. Недаром у Заварухина брови вверх поползли, когда прочитал записку, — ошеломило его «распоряжение» молодого техника, неожиданно выдвинутого в руководители всего за три недели до отъезда на новую стройку.

«Ай да Ступин!» — не менее, удивленно думал Леха о начальнике поезда: не очень-то баловал он горемовцев повышениями, заместителей себе все больше со стороны брал. А тут вдруг! Уж с месяц ходил где-то в тайге начальником недавний геодезист Петька Росляков. И Клавдия по его команде туда же едет!

Леха прошел по коридорчику и сел напротив Клавдии на край скамейки.

Баба Лиза принесла огромную кастрюлю с картошкой. Горячий ароматный дух растекался по вагону, будил тех, кто еще дремал, покачиваясь на полках.

— Вставай, Саня, — негромко позвала баба Лиза, и Прахов вверху пошевелился, вытянул ноги. Жена его Елена засуетилась над корзинкой с продуктами, достала эмалированные тарелки, вилки.

— Пойду своих подымать, — сказала старушка.

Вскоре она вернулась с заспанным мальчуганом лет десяти и невысоким мужчиной в кожаной куртке на «молнии».

— Надю никак не разбудим, — раскладывая картошку по мискам, сообщила баба Лиза. — А ты садись, садись, Василий Макарыч.

Своего зятя Василия Чуракова она не звала иначе как по имени и отчеству — из великого уважения к нему. Считала, что таких зятьев немного ходит по белу свету. Скромный, тихий, непьющий. Грубого слова от него не слыхала. И на работе лясы не точит, дело делает. Образования большого не имеет, а на должность главного механика поезда определен. Зря бы не поставили человека.

— Вот сюда, на мое место, садись, Василий Макарыч.

— А вы куда, мамаша?

— А я вот с краешку, с Колей сяду.

Никогда не забудет баба Лиза той услуги, которую оказал ей Василий Макарыч незадолго до отъезда из Айкашета. Другому бы зятю десять раз наплевать на то, что теще хлебца откусить нечем. А Василий Макарыч сам повез ее в Новосибирск, вырвали ей там худые корешки, обмеряли все и в третий приезд вставили новые зубы. И вот едет баба Лиза в тайгу с полным ртом, все еще опасается куснуть чего-нибудь твердое — не сломать бы какой зубок.

Главный механик окликнул Александра Прахова. Тот приподнялся на локте и поспешно сел.

— Сейчас спущусь, Василий Макарыч.

Кто с миской, кто с чашкой, кто с блюдечком подходили к бабе Лизе, и она, приговаривая, наделяла всех картошкой.

— Ешь, Настюра, ешь, голубка. А то похудеешь, Федор осердится.

Настя Мартынюк, толстенькая, румяная, залилась смехом.

— Ой, ну ты скажешь, баба Лиза, хоть стой хоть падай, — прижав пухлую руку к щеке, хохотала она. — Да как бы мне похудеть-то, баба Лиза, да хоть бы грамм на сто! — смешливо обвела она глазами мужчин, показывая пальцами стограммовую мерочку.

Те закрякали, заулыбались. Даже Прахов усмехнулся и обратился к главному механику.

— А что, может, стоит?

Елена живо вскочила, полезла под лавку, вытянула ведро с посудой.

— Да нет, Александр Егорыч, ни к чему. Не хлопочите, Елена Дмитриевна.

Елена застыла, не разгибаясь, ожидая команды мужа.

— Ну, не надо так не надо, — согласился Прахов, и Елена поднялась с колен. — С утра-то вроде и правда ни к чему.