Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

— Почему? — удивился Борька.

— У тебя будет отдельная комната… Женишься… Пойдут дети.

— Не мели ерунду! — рассердился Борька и повернулся ко мне спиной.

— А что? — всматриваясь в светлый квадрат на стене и улыбаясь, продолжала я. — Неужели тебе не нравится такой маленький, с розовыми ладошками… с приплюснутым носом?..

— Еще чего! Спи давай! Тебе завтра ехать.

Борька соскочил с кровати, сбегал к столу.

— Уже половина третьего! — сердито буркнул он и нырнул под одеяло.

Я крепко зажмурила глаза и стала шептать: «один верблюд, два верблюда, три верблюда, четыре верблюда…», но когда дошла до десятого, мне надоело.

— Борь!

Молчание.

— Боря…

— Ну?

— А тебе кто-нибудь нравится?

— О-о-х! — выдохнул Борька и сел на кровати. — Ну, что ты ко мне привязалась?

— А ты только скажи, и я сразу отвяжусь. Нравится?

— Ну, нравится, нравится! — выкрикнул Борька. — Все?

— А кто она? Где работает?

— Отвяжись, Таня! — угрожающе прошипел Борис.

— Ну, Боречка, только это — и все!

Борька свирепо повернулся ко мне и проговорил раздельно:

— В нашей биб-ли-о-те-ке!

Теперь я вскочила на кровати.

— А-а-а! — воскликнула с торжеством. — Все ясно!

— Что тебе ясно?

— Только я начну читать в журнале какую-нибудь повесть, а журнала и нет. Ты их приносишь и сразу уносишь. Это ты нарочно, чтоб чаще ее видеть, — обличала я брата. — Ничего мне не даешь дочитать.

— А ты не читай по слогам, — сказал Борька и уткнулся в подушку.

Я сразу вспомнила Клаву.

— Борь…

— Будет конец или нет?! — воскликнул он.

— Я про другое. Знаешь, что я написала на «Обрыве» Гончарова?

Борька молчал сначала, а потом спросил недоверчиво:

— Что?

Я прикрыла глаза, стараясь в точности вспомнить надпись.

— «Эту книгу читала замечательная проводница нашего поезда Клава Лаптева. Она трагически погибла 7 ноября 1943 года, спасая жизнь ребенку. Товарищи пассажиры, берегите эту книгу!»

Борька молчал. Я тоже.

Наконец он проговорил:

— Хорошо.

— А поездной библиотеке, которая будет в моем купе, мы присвоим имя Клавы Лаптевой… Спокойной ночи, Боря!

— Спокойной ночи! — откликнулся он и, вздохнув, повернулся к стене.

А я стала думать о пассажирах. Теперь уж они не будут с утра до вечера дуться в «козла» или играть в карты. Мы собрали книги, у нас теперь своя поездная библиотека.

Она работает в биб-ли-о-те-ке?..

— Борь…

— Что? — глухо, настороженно донеслось из-под одеяла.

— А как ее зовут?

Борька помолчал, видимо, набираясь духу, потом сдернул одеяло и как рявкнет:

— Лена!

Я вытянулась в постели. От металлической спинки кровати по ногам пошел холодок. Ее зовут Лена. Я начала разговаривать с Борькой просто так, от нечего делать, а оказывается, попала в самую точку. Лена ее зовут!

Борька лежал не шевелясь, даже дыхания его не было слышно.

— А чего ты сердишься? — грустно проговорила я. — Я ведь к тому, что если она тебе нравится, то… пожалуйста. Можешь, если хочешь, ходить с ней в кино…

Борька снова влез под одеяло с головой.

Ну и ладно! А я назло ему буду тогда ходить в кино с Витькой.

Ленка-коленка!

1964 г.

РАДОСТЬ С СОБОЙ, БЕДУ С СОБОЙ Роман

Людям, живущим в вечном неуюте, создающим уют для других…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Не бывало такой суматохи на небольшой сибирской станции Айкашет. Возле состава, собранного из стареньких вагонов и теплушек, с самого раннего утра хлопочут женщины, старики, ребятишки, тащат на руках, везут на санках узлы, чемоданы, рюкзаки, пухлые тюки, перехваченные ремнями и веревками. В ведрах звонко позвякивает посуда.

Мальчишка бежит по перрону, обеими руками прижав к животу обмотанную тряпкой корзину. Из-под тряпки вдруг высунула голову кошка с рыжей отметиной на лбу, смятенно вытаращила глаза. Вот высвободила лапу, отчаянно вцепилась в край корзины. Сейчас оттолкнется и выскочит. Мальчишка догадался — не выпрастывая рук, подбородком уперся в мягкую кошачью голову, затолкнул обратно, энергично дунул под тряпку и полез со своей ношей в вагон.

Черная дворняга, привязанная к лесенке, тихонько тявкнула, вильнула хвостом, просительно поглядела на мальчишку.

— Погоди пока тут, — еле вскарабкался тот с корзиной на подножку. — А то захочешь на двор, и веди тебя…

Люди грузят в теплушку немудрящую мебель — столы, шкафы, табуретки, сетки от кроватей… Долго будут потом гадать местные жители, куда приспособить головки с никелированными шишками, оставленные строителями во дворе, или на крыльце, или в сенях притихших домиков. Долго будут ахать, удивляться — как это так можно сняться с места, распродать нажитое по дешевке, а то и просто раздать соседям, и ринуться невесть куда — в необжитые места, где, говорят, только тайга да топкие болота.

— Цыганы! — наблюдая за погрузкой, качала головой вокзальная уборщица. В ведре у нее стыла вода, тряпку скорежило морозом, а она все смотрела и качала головой: — Как есть цыганы!