Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

— Мы вместе сходим, — решительно сказала я Марусе.

— Ага. Привет тебе от Тони-то большой и Федору Тимофеичу. И Витьке. Звонит он тебе?

— Звонил. В кино звал.

— Ходили?

— Нули, — улыбнулась я. — Все некогда.

От Наташи мы с Борькой получили хорошее письмо. Она радуется, что снова увидимся, что покажет мне Москву. «А то ведь ты, кроме толкучки, ничего не видела. И москвичей не узнала. Не подумай, что они все такие, как наша старуха…»

— Я совсем так не думаю, — сказала я Борьке. — Я знаю одного москвича, он хороший.

— Кто?

— Тот, который меня допрашивал.

Борька с сомнением покачал головой.

— Не очень.

— То есть как это — не очень?

Борька прошелся по комнате и остановился передо мной.

— Если он хороший, почему он пошел на поводу у явного подлеца?

Я растерялась.

— Ну, знаешь ли, Боря… А, может, тот его подсиживает? — вспомнила разговор с дядей Леней.

— Это не имеет значения, — сурово покачал головой брат. — Мало быть добрым, надо уметь бороться с подлостью. И вообще такая доброта очень сомнительна.

Я молчала, думая о том, когда я наконец сама научусь анализировать!

…— Дядя Федя, мы — кто?

— То есть, как — кто?

— По соцпроисхождению.

Дядя Федя пожал плечами.

— Ну, это кто как. Я, скажем, из крестьянства вышел, а ты… мать у тебя учителка, отец фельдшер, ты служащая выходишь… и так и далее…

— Ой, я всегда путаю! Не по соцпроисхождению, а по соцположению.

— Ну, а по соцположению мы с тобой рабочие.

Конечно! Ведь Борька сказал про Митю: рабочий класс! А Митя тоже электромонтер, только не поездной, а местный.

Вечером я осторожно справилась у Борьки о его соцположении.

— Я служащий, — ответил он спокойно.

Мне хотелось сказать — а я рабочая! Но не стала его огорчать.

— А ты рабочая, — сам сказал Борька.

— Да, знаю, — скромно кивнула я.

— А вот выучишься на педагога и тоже станешь служащей.

Он думает — я буду педагогом!

— А если я буду техником? — с торжеством спросила я.

— Все равно. Техник — это уже служащий, — беспощадно заявил брат.

Вот уж это мне никак не приходило в голову!

В цехе я почти не бываю, некогда. Алексей Константинович — он теперь у нас вместо Зарубина — часто забегает в состав. Он ведь инженер-вагонник, во всем разбирается.

Даже дядя Федя с ним советуется.

И вообще Алексей Константинович очень хороший человек. У нашего Семена Карпыча случилась большая беда: в бою с фашистами погиб его единственный сын — летчик. Сергею посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Алексей Константинович увел Семена Карпыча к себе в кабинет и долго утешал его. В тот же день у нас состоялся траурный митинг. Маленькая фотография Сергея в черной рамке и сейчас висит в нашем красном уголке. Алексей Константинович сказал, что она останется здесь навсегда.

…Завтра мы отправляемся в рейс. «Голубой экспресс» уже сходил в обкатку. Сегодня я крутилась перед Борькой в новенькой форме.

— Здорово! — сказал он, рассматривая мой китель, юбку и берет.

Начальником поезда поедет хороший парень, фронтовик. Он сразу согласился, чтоб Маруся работала в моем вагоне. Вместо Витьки в бригаду направили маленькую радистку Соню. Я тут же проверила, цела ли моя баркарола. Цела! Соня обещала заводить ее почаще.

Сегодня утром пришел в состав корреспондент из Бориной газеты — Саша. Он будет писать о нас очерк. Борька мне рассказывал, какой он балагур, этот Саша. И правда. Сфотографировал нас всех, зашел в вагон, огляделся, поднял глаза и заговорил торжественно:

«Пораженные пассажиры восхищенно озираются. Благовидная старушка осторожно прикасается сухонькими пальцами к нежно-голубой, пахнущей свежей краской стенке. «Не тронь, бабусенька! — опасливо восклицает курносенький мальчуган, прикрывая стенку крошечной спинкой. — А то еще запачкаешь!»

Мы рассмеялись, а дядя Федя сказал Саше:

— Бедовый ты парень. Айда к нам в бригаду, станешь ездить… и так и далее…

Борька заставил меня сегодня лечь пораньше, но я совсем не хочу спать.

— Борь?

Он чуть приподнял голову с подушки.

— Что?

Я вздохнула.

— Ну, Танюша?

— Тебе будет скучно, если я, например, уеду?

— Куда?

— Ну, куда, куда… Куда пошлют.

Борька перевернулся лицом ко мне.

— То есть как это пошлют. Что ты имеешь в виду?

— Ну, скажем, я выучусь и уеду куда-нибудь.

Борька свистнул.

— Это будет лет через пять или шесть.

— Нет, Боря, это будет гораздо раньше.

Он помолчал, задумавшись над моими словами.

— Ты же поступишь в пединститут?

— Нет, Боря.

Он приподнялся на локте.

— А куда?

— В железнодорожный техникум.

Борька сел на кровати.

— Почему? Ты же твердо решила в педагогический.

— Я передумала.

Борька снова лег и, помолчав, заявил:

— Ты уже хотела быть кинорежиссером, потом врачом, потом педагогом. Ты еще десять раз передумаешь.

— Нет. Это уже бесповоротно.

Борька потянулся к этажерке, закурил, громко выдувая дым.

— Ты, наверное, думаешь: вот закончу железнодорожный техникум и буду всегда ездить с дядей Федей в Москву, — усмехнулся он.

— Совсем я так не думаю. Я знаю, что меня могут направить на какой-нибудь маленький разъезд, или на таежную станцию Звездное, или в какое-нибудь депо… — задумчиво сказала я и вздохнула: — Тебе даже лучше, если я совсем уеду…