Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

Леха разжал руки, откинулся на подушку. Успел заметить, как Клавдия, приглаживая волосы, заглянула вниз, не видел ли кто. Но там азартно бились в карты.

— Злости в тебе сколько, Клава… — еле слышно произнес парень.

Клавдия уже успокоилась.

— Будешь злой, — ответила сердито. — С тобой поговорить хотела, поделиться, а ты сразу лапаться…

И легла, укрывшись одеялом по самое горло. Леха свесил над ней светлый чуб.

— Не серчай… Говори, чего хотела.

Клавдия молчала.

— Говори, не серчай…

Клавдия вздохнула, опять приподнялась, посмотрела на парня, и тот отвел глаза в сторону.

— То совсем брать на новое место не хотели, то заведующей столовой назначают. Смешно…

Сказала тихонько, удивленно. Не только смеху, а и улыбки в голосе не было. Лехе показалась она вдруг маленькой, беззащитной. Так бы взял ее с полки, положил рядышком на одну руку, а другой бы прикрыл ото всех. Но он и шевельнуться не смел.

— Почему смешно? Ты сможешь…

— Знаю, что смогу. — Механик услышал в ее голосе прежние задиристые нотки. — Я не про это. А про то, что…

И замолчала. И Леха не переспрашивал, поняв, что запуталась Клавдия в своих мыслях, сама толком не знает, на кого хочет пожаловаться.

— Дорога у нас длинная, — осторожно начал Леха. — Взяла бы да и сходила к Хохрякову, узнала бы про все. Как, мол, и что… И прочее…

Клавдия слушала.

— Сначала, наверно, котлопункт будет. Пока столовую-то выстроим. Вот и узнай, как насчет посуды, насчет продуктов…

— Доставят, наверно…

— Что-то доставят, а что-то самой добывать придется. Мы ведь сразу есть-то запросим.

Леха говорил степенно, обстоятельно, как глава семейства, которого слушают в доме с первого слова.

— А может, и правда сходить мне к Хохрякову?

— Сходи, Клава, — Леха все смягчал и смягчал нотки в голосе, радуясь, что она слушает, спрашивает. — А вдруг смету какую составить надо или финансы подсчитать…

— И правда, пойду я, Леха.

Клавдия села за перегородкой, стала прибирать растрепанные длинные волосы. Леха, чуть скосив на нее глаза, подсунул под себя руки, придавил их своим большим телом. А когда Клавдия, повязав голову пуховым платком, спустилась, перевернулся, взбил кулаками комкастую подушку:

«А вот постараюсь, так и будешь моя!»

В одном из вагонов сидел у столика и просматривал какие-то бумаги начальник Горема Ступин. Он живо повернулся, услышав голос Заварухина, снял очки, легонько откашлялся, готовя к разговору свое больное горло.

— Доброе утро, Валерий Николаевич!

Ступин был уже немолод. Лицо худощавое, с шершавой обветренной кожей. На лбу и щеках несколько отметин — следы оспы. Поражало, что корявины оставались белыми даже тогда, когда лицо Ступина вспыхивало.

Заварухин огляделся. Его порадовало, что в купе никого не было. Люди разошлись по вагону, стесняясь, видимо, все время торчать на глазах у начальника. Главному инженеру хотелось поговорить со Ступиным с глазу на глаз.

— Очень хорошо, что вы пришли, — оживленно заговорил тот, жестами помогая своему сиплому голосу. — Я как раз собирался послать кого-нибудь за вами. Садитесь, пожалуйста!

И, не дожидаясь, пока Заварухин устроится, продолжал непривычно многословно:

— Я вот что думаю, Валерий Николаевич. Не пересесть ли мне в скорый поезд и не махнуть ли в Горноуральск. Пока вы добираетесь, я в тресте все дела утрясу. И, возможно, на стройку прибуду раньше вас. С Хохряковым я уже поговорил.

Заварухин быстро взглянул на Ступина и отвернулся к окну. Сказал суховато:

— Ну что ж… Поезжайте, конечно.

Как раз об этом и шел он поговорить с начальником. Только в Горноуральск намеревался поехать сам. Был бы Ступин потоньше, поделикатнее, сам бы предложил эту поездку главному инженеру. Ведь все знает, все слышит, но усиленно делает вид, что ничего не замечает. Весь поезд в курсе дела, а от него, видите ли, тонкая простынка все скрыла.

За последние дни Заварухин о многом передумал. Приходила даже мысль вернуться в сибирский трест, попросить другое назначение. Но быстро отбросил это — несерьезно. Да и манила его таежная стройка. И сейчас он просто хотел уехать вперед, сделать все, что нужно, в тресте и хоть немного отдохнуть от тягостных разговоров с женой.

«Может быть, сказать Ступину напрямик: видите, как у меня все сложилось. Не находите, что именно мне следует уехать на какое-то время?»

Но Заварухин знал: в Горноуральске у Ступина жена, дочь замужем, внук. После долгих скитаний он ехал на работу в свои края.

Подъезжая к большой станции, Ступин на ходу натянул черный полушубок, пошел по проходу, приложив руку к горлу.

— Товарищи, — тихонько хрипел он. — Я уезжаю в Горноуральск, в трест. Валерий Николаевич остается.

Заварухин молча следовал за ним.

На соседнем пути стоял поезд Владивосток — Москва.

— Очень мне повезло, — откровенно обрадовался Ступин.

Проводив начальника, Заварухин решил навестить Хохрякова и запрыгнул в узкий тамбур одного из вагонов. А с другой стороны, из противоположных дверей, прямо в руки к нему — Клавдия.