Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

На миг они застыли, дыша друг другу в лицо. Но вот Клавдия опомнилась, обеими руками оттолкнулась от пушистого свитера, на котором знала каждую полоску, и выскочила из вагона.

Валерий Николаевич постоял секунду с вытянутыми руками и, круто повернувшись, спрыгнул на междупутье.

Так и не побывали ни тот, ни другой в этот день у Хохрякова.

А он, спустившись со своей полки, пристроился у маленького столика и на аккуратно разрезанных листочках писал объявления четким красивым нажимистым почерком:

«Завтра, в три часа дня, в шестом вагоне состоится общее собрание. Приглашаются все, желательно, чтоб присутствовали и дети школьного возраста.

Тема беседы: «История нашего славного коллектива». Докладывают ветераны поезда и Хохряков».

Исламовы ребятишки лезли ему под руку, заглядывали через плечо, а он все писал и удивлялся, как раньше не сообразил! Когда и проводить воспитательную работу, как не сейчас, пока все в куче. Сколько дней впустую прокрутился на полке! Ну, братцы, просто передать невозможно, как жалко потерянного времени!

Давно хотелось Хохрякову провести такую беседу, материал он собрал богатый. Особенно необходим разговор с молодыми, с теми, кто пришел в поезд позднее. Пусть знают, что попали они в коллектив, который начинал свой трудовой путь под бомбами, с самых первых дней Великой Отечественной войны. Пусть знают и ценят это.

Он сам пошел по составу, расклеивая объявления и устно сообщая людям о собрании. И после его ухода в вагонах задумывались ветераны, ворошили память, вызывали далекие видения войны, воскрешали дела и события послевоенных дней.

Дед Кандык, к которому Хохряков обратился особо, с минуту постоял в растерянности, но, осознав наконец всю почетность возлагаемой на него миссии, презрительно глянул на двух «несерьезных» бабешек и пацанов-несмышленышей, еще разок заглянул в карточный веер, безнадежно махнул рукой и пошел в свое купе. Там он сказал жене Митрофановне: «Не тревожь меня, мне к собранию готовиться надо», покряхтывая, влез на вторую полку, с головой укрылся одеялом и притих…

Глава девятая

Все шире раздавался круг на таежной вырубке, все дальше отступали молчаливые сосны, ели, березы. С утра до ночи трещали трактора, выравнивая отвоеванную у тайги площадку. Кран вгрызался острыми зубьями ковша в мерзлую землю, делал неглубокий котлован и сразу же на этом месте начинал расти щитовой домик.

Появился первый трелевщик. Строители ходили вокруг него, осматривали гусеницы, гладили лакированные ярко-красные бока и черную с антрацитным блеском спину. Еще не приходилось иметь дело с такой машиной.

Водитель из ремонтно-прокатной базы торопливо разъяснял горемовским механикам, чем трелевщик отличается от трактора. Водитель намеревался сегодня же отбыть из тайги домой, под Горноуральск.

Первым сел в кабину трелевщика Федор Мартынюк и двинулся по вырубке, немедленно разворотив кучу кирпича, сваленного в центре площадки.

— Ай, сатана! Зачем так?

Ислам Шарипов вылетел из домика, в котором складывал печь, и пошел на трелевщик со сжатыми кулаками. Тот попятился, с перепугу наехал на штабель новых щитов и замер в растерянности.

Костя Плетнев оживился, выплюнул окурок, обнажил в ухмылке широкие редкие зубы.

— А ну-ка, Федор, дай я покатаюсь!

Плотно захлопнул за собой кабину, погудел. У солидного трелевщика оказался неожиданно озорной звонкий голос. Костя внимательно оглядел площадку, на которой задумал совершить свой триумфальный пробег. Спортполе хоть куда: где пни, где кирпичи, где бревна… И все-таки изловчился Костя и довольно ловко провел трелевщик между этими преградами. В конце вырубки развернулся, взрывая снег и землю, и прибыл к месту старта.

Строители хвалили его, Федор хмурился, приезжий водитель потирал руки — при таких способностях местных трактористов сегодня же можно будет отбыть домой.

Костя немного понаслаждался дифирамбами в свой адрес и пошел к МАЗу. Надо кое-что подремонтировать да и отправиться в рейс за щитами. Чего хотел Костя, то доказал: утер нос Мартынюку, который в последнее время ворчит не в меру, придирается то к Петру, то к Михаилу и на других фыркает.

Костя оглянулся. Федор опять уже сидел в кабине трелевщика. Плотно, по-хозяйски. Вполне можно догадаться, что Мартынюк не отступится от новой машины.

Ну и пусть. А Косте разве плохо навещать шурдинскую пельменную, пропускать там рюмочку с мороза? Беседовать с нефтяниками, с газовиками? Дорогу через болото они общими силами подправили, глубокие колдобины закидали сосенками, присыпали щебнем — и ничего, ездить можно.

Костя еще раз оглянулся на алого красавца, которого уже более ловко разворачивал Мартынюк, и поставил точку: МАЗ лучше, на трелевщике далеко не уедешь.