Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

— Все из-за мясной тушенки получилось, — рассеянно промямлил Петр.

Сегодня утром распорядился он отправить два трактора и две машины пробиваться через болото в Шурду за картошкой. Ступин с утра сидел у начальника мехколонны, а Петр думал, что он на трассе. Ждать его не стал и самостоятельно дал команду.

Федор Мартынюк и еще один тракторист вызвались сопровождать машины. Федор даже выругался — до того, оказывается, обрыдла ему мясная тушенка.

— Уехали? — спросил Хохряков.

— Еще и по зимнику не протряслись, как за ними газик — с приказом немедленно вернуться.

Хохряков постукивал пальцами по папке. В голове опять крутилась мысль, что странно ведет себя Ступин с этими ребятами — Петром и Михаилом. Но хотелось узнать, чем кончилась эпопея с картофелем.

— А тем и кончилась, что опять будем есть одну мясную тушенку, — удовлетворил его любопытство Петр.

Хохряков поинтересовался, что сказал Ступин. Петр скособочился, захрипел, изображая начальника:

— «Всякому терпению, товарищ Росляков, приходит конец. Делаю вам второе предупреждение».

«Какие-то предупреждения выдумал, — удивлялся про себя кадровик. — Раньше, если кто в чем виноват, выговор давал как положено, а тут предупреждения какие-то».

Дверь широко распахнулась — вошел Федор Мартынюк. Из-под шапки вылезли и прилипли ко лбу светлые волосы. Не здороваясь, Федор плюхнулся на чьи-то «личные дела» — Хохряков, разбираясь в шкафу, разложил их повсюду.

— Опять на жратву мясную тушенку?! — накинулся он на Петра.

— А я при чем?

— Раньше надо было чесаться! — орал Мартынюк. — Ступин неделю в тресте сидел, вот за это бы время и съездить по картошку.

Петр промолчал, потому что, в общем-то, Федор был прав. В последнюю неделю по распоряжению начальника все машины были брошены на производство — торопились до распутья завезти на трассу все необходимое. Но следовало подумать и о питании.

— Может, тракторы на трассе нужны, — предположил Хохряков.

— Может, и нужны, — огрызнулся Мартынюк. — А только пища — дело тоже немаловажное. У меня вон Настюру сегодня три раза вырвало с этих харчей.

— А может, Федя, ее не с харчей рвало? — хитро взглянул на Мартынюка кадровик, но тут же понял, что пошутил неудачно, — Федор вышел, хлопнув дверью.

В поезде все знали, как хотят Мартынюки ребенка. А его все нет да нет…

— Ну, братцы! — совсем расстроился Хохряков и стал молча перебрасывать скопившиеся на столе папки с бумагами.

Выйдя на улицу, Петр прошел несколько шагов по грязи и сел на пень на самом солнцепеке. Снял телогрейку, положил на колени.

Посмотрел на шесть утоптанных щитов, лежащих на площадке между двумя домиками. На этих щитах позавчера отмечали праздник Первого мая. Вместо трибуны притащили из барака тумбочку, и Ступин сделал коротенький доклад. Люди боялись пошевелиться, хотели расслышать, кого Ступин назовет передовиками. Петр тоже принял меры, сдвинул набок шапку, открыл ухо, но ни себя, ни Михаила в передовиках не обнаружил. Хотя, если говорить честно, надеялся: намотался в тайге как следует, сессию опять попросил отложить до лучших времен.

На этот митинг пришли и мехколонновцы. Но им говорить пока было нечего — приехали недавно, поставили дома и только-только начали делать на трассе кюветы для отвода воды и искать в тайге подходящий грунт. Поэтому собрание закончилось быстро. Кто-то предложил потанцевать. Доски и чурбаны, из которых были сооружены скамейки, стащили на землю, и баянист с ходу заиграл быстрый танец. На площадку долго никто не выходил, все стояли плотным кольцом и с откровенным любопытством и удовольствием ждали, что же теперь будет на этих щитах. Люди радовались празднику, радовались солнцу, никому не хотелось расходиться по домам.

А парень, прижав ухо к баяну, наяривал твист, словно задался целью расшевелить усталых людей, добиться, чтобы ноги вышли у них из-под контроля.

И вот на площадку выскочила девчонка. Леха шепнул Петру, что это молодой специалист из мехколонны. Срок — три года — после института отъездила, но домой, в Ленинград, не «уматывает».

На девчонке бордовое короткое пальто, из-под воротника белой пеной газовый шарфик. Глаза подмазаны, губы тоже. Петр заметил, что когда дунул ветерок, высокую прическу придавило, сплюснуло. Выходит, оболочка одна, а в середине пусто. Смехота, да и только, как сказал бы наш дед Кандык!

Ноги, правда, красивые — стройные, длинные. В белых туфлях, отделанных черным лаком. Пришла, конечно, в сапогах, туфли с собой принесла.

Баянист присел на чурбан, приготовился долго и честно играть для своего начальства — оказывается, девчонка работает старшим мастером, все шоферы в ее распоряжении.

Девушка только два раза вильнула ногами — каблук сразу же попал в дырку от сучка, и на этом танец окончился.

Она потянула ногу и вытащила ее из туфли. Немного смутившись, наклонилась и дернула туфлю. Не вынимается. Покраснела и стоит на одной ноге, как цапля. И гармонист сидит, играть перестал, ждет, когда она обуется.