Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

— Колька до чего бойкий стал, — сказала как-то баба Лиза Елене — Праховы и Чураковы жили в одной квартире. — Я сегодня пошла на ту сторону вырубки поговорить с мехколонновскими хозяйками — как, мол, доехали, как устраиваетесь. Гляжу, Колька ругается с ихними парнишками: «Прибыли на готовенькое, понавезли своих клопов!» Один парнишка осердился на Кольку да и говорит: «А ты таракан самый настоящий!» А Колька покраснел весь, стал вот так, кулаки сомкнул да и отвечает: «А ты… а ты… супподрядчик несчастный!» Ну я посмеялась над ним! «Супподрядчик!» Откуда слово-то такое знает!

— Всё они нынче знают, — вздохнула Елена, пристраиваясь к столу с бумагами: тесно в конторе, приходится работу домой брать.

Баба Лиза сняла с плиты бурлящий чайник, поставила на огненное отверстие большую кастрюлю — будет варить суп на три семьи. Потом присела на табуретку возле Елены.

— А Саня-то вроде помягчел, а? Как он с тобой-то?

Елена порозовела, указала на дверь в другую комнату:

— Сама видишь…

Баба Лиза понимающе вздохнула: в соседней комнате стояли три койки. На одной Максим Петрович с женой спят, на второй — дочка, а на третьей — Праховы: с краю — Саня, в середине — Елена, а у стенки — Колька. Еще хорошо, что Нюрочка ихняя в Шурде учится.

— А разговор у него сейчас не такой грубый, — вернулась к своей теме баба Лиза.

Елене и самой кажется, что Александр стал мягче, общительнее. Вечерами с Василием Чураковым и Максимом Петровичем сядут у печи, подкладывают дрова, курят и разговаривают. Все переберут, все вспомнят. Как во время войны в окружение попали, как выходили из него. Об охоте говорят, все собираются сходить с ружьями в тайгу, но времени нет. Иной раз на трест ворчат в три голоса, на главк замахиваются — того да другого не присылают.

— А куражба все равно есть у него, — услышала Елена голос бабы Лизы. — Понравилось, что ты в рот ему глядеть стала. Зачем поддалась? Ты же ни в чем не виноватая.

Елена задумалась. Много раз спрашивала она себя, почему сразу по приезде от матери не сказала тогда Александру, что встретилась с Семеном Рагожиным? Ведь не забыла она про это, а сознательно утаила, сама не знает почему. А через три года сдуру сообщила о встрече. Сообщила, и хоть выпивши была, а и сейчас помнит — хотела усмотреть в глазах мужа волнение, ревность. А то уж совсем он успокоился — мое! Один «окружил» Елену, был и отцом и матерью. Постепенно отошли в сторону задушевные подружки, не стало им места в Елениной жизни. Поездовские женщины, собираясь вечерами на «посиделки», первое время судачили: «Елена чего-то вовсе от нас отказалась, не ходит попеть да повышивать вместе». Но втайне только завидовали — каждую минуточку хочет видеть жену возле себя Александр. Плохо ли?

Позднее Прахов впустил в эту плотную ячейку Нюрочку. И опять словно охватил обеих, и жену и дочку, большими руками, сцепил пальцы в железном кольце — мое!

Елена и сама понимала, что не каждой женщине выпадает на долю такая любовь. А только однажды в тихий уютный семейный вечер разрыдалась в голос, повергла Александра в тревогу и недоумение.

— Скажи, чего тебе не хватает, чего еще надо?..

— Подружку надо! Маму надо!

В Липаевку, к матери Елены, они заезжали редко, гостили недолго. Но и тут Александр тенью маячил возле жены. Ему и в голову не приходило, что хочется ей посидеть с матерью наедине, навестить деревенских подружек, узнать про их житье-бытье. Куда она — туда и он. Не назло, не нарочно, а просто не мыслил он иных отношений с женой. И попробуй упрекни его — не поймет. Да и за что упрекать? За великую любовь, что ли?

Привыкла. Но вот не выдержала однажды…

От матери как раз письмо пришло — приболела. А между строк так и сквозило — соскучилась, не дождется, когда свидится.

И ведь только случайно не поехал Александр в Липаевку — уже и отпуск оформил без содержания, да вдруг отказали в последний момент: работы много. Не сомневался в том, что и Елена не поедет. А она вдруг взбунтовалась — поеду!

Вот это и был тот единственный раз, когда она побывала у матери без Александра. И действительно встретилась с Семеном Рагожиным. Посидел он с ними, поплакался на свою судьбу. Вернулась Елена из Липаевки и не рассказала мужу о встрече. Почему? Не знает. А потом сообщила. Вот, мол, муженек, ревнуешь меня к подружкам, к матери, к белому свету, а то, что в контору столько мужчин интересных из треста и из Москвы наезжает, — тебе ничего. Совсем ты успокоился — моя!

Вот и разбирайся теперь, из-за чьей дури, из-за чьей глупости так все перевернулось в семье…

— Вчера Кольки долго с улицы не было, так он глазами все углы прошнырял, Саня-то, — вырвала Елену из воспоминаний баба Лиза. — А спросить — где, мол, Колька, — не-ет, не спросит. Заметила?

Елена кивнула, убрала со стола бумаги.

— Не дала я тебе написать-то, — виновато вздохнула баба Лиза. — Зло меня берет на Александра. Мы перед ним на цыпочках ходим, а он выкобенивается. А трепыхнись ты уйти от него — не пустит ведь!

Елена испуганно вскочила с табуретки.

— Что ты, баба Лиза! Мыслимо ли!

Старушка внимательно посмотрела на нее.