Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

А потом она увидела Валерия почему-то на московской широкой улице. Снуют машины, троллейбусы, идут люди… И он среди них — высокий, самый красивый. Модные женщины на тоненьких каблучках оглядываются. А он не смотрит на них, сворачивает с широкого тротуара к большой застекленной двери с позолоченной вывеской, заходит в кабинет самого главного начальника, садится в кресло и начинает выговаривать: почему строителям таежной дороги того не дают да другого не засылают? Трелевщиков не хватает… У пил эти… стартеры летят, а запасных нет и достать невозможно. А скоро уж мехколонна прибудет, для нее надо площадку готовить.

«И посуду никакую в котлопункт не доставили, сама бегаю по домикам, где ложку, где вилку выпрошу, стаканы граненые собираю… Хорошо, что семейные обедать не ходят, а то бы совсем беда была».

Клавдия переметнулась мыслями в маленький вагончик, стоящий на двух березовых бревнах, с новой, утоптанной уже лесенкой. Вагончик разделен надвое. В одной половине узкий стол, по сторонам скамейки. В другую половину окошечко, из него пар идет. Там вмазан в печь небольшой котел, в нем варится суп с макаронами. А рядом на огромной сковородке фырчит тушенка, перемешанная с лапшой. Чайник вскипячен раньше, а то ему и места нет на плите.

«Вот и все мое производство, — думает Клавдия. — Он — главный инженер, а я — стряпуха. Разве пара?»

Но сразу в памяти Айкашет… Комнатка маленькая, небогато убранная. Окно завешано байковым одеялом. Погасив свет, Клавдия оттягивает уголок и одним глазом — на улицу. А он уже идет по ней. Высоченный, со всех концов поселка его видать. Сердце на миг перестает колотиться. Она отходит от окна и, опустив руки, закинув голову с распущенными волосами, стоит у стены. Почти точь-в-точь как княжна Тараканова, что висит у нее над кроватью. Он появляется без стука. Не раздеваясь, ни слова не говоря — на колени перед ней…

— Ой, Клавка, ну что ты крутишься? Уж какой раз пробужаюсь…

«Сколько я бегала от тебя, сколько пряталась. Ты сам меня искал, нарочно навстречу попадался…»

На стене постепенно угасал розоватый свет от плиты. С пола снова потянуло холодом. Клавдия закуталась в одеяло.

«Я и здесь от тебя бегать буду…»

— А ты лови меня! — неожиданно произнесла вслух.

— Кто? — сонно пробормотала Наталья. — Кого?..

Глава четырнадцатая

Целый месяц разбирались горемовцы со своими вещами, отправленными из Шурды на грузовиках без всякого присмотра. В дороге на болотных ухабинах растрясло плохо закрытые чемоданы, поразвязало шнуры, которыми связана была мелкая мебель — стулья, табуретки, этажерки.

Горноуральские шоферы, обнаружив в кузовах такое месиво, остановились километра за три до таежного поселка, почесали затылки да и распихали вещи куда попало, чемоданы закрыли, тюки увязали. По прибытии сгрузили все это на щиты в центре вырубки: приедут хозяева — разберутся.

Вот и началось неторопкое разбирательство. То одна, то другая хозяйка обнаруживала в своих вещах чужую кастрюлю, чужой пиджак, что-нибудь из мелочи, а то и табуретку, привязанную к ее стульям.

— Это чья же мне поварешка досталась? — крутила иная хозяйка неказистую штуку с погнутой ручкой.

Кто-то догадался, прилепил на банном вагончике листочек с объявлением:

«Если потеряли маленький самовар в полосатом мешке, приходите в домик с краю и спросите».

С какого краю? В поселке еще и улицы не обозначились, домики один на другой похожи и, почитай, все с краю.

На следующий день на баньку прилип другой листок, рядом с ним был вколочен большой гвоздь.

«Повесьте на этот гвоздь мое корыто, оно покрашено в небесно-голубой цвет. Мне постирать надо. Середкина».

Вскоре вагон-банька был весь залеплен объявлениями. Теперь уже многие приходили сюда, чтоб поразвлечься, потому что в дело вступили горемовские шутники:

«Просим привязать мою корову к этому пню. Она покрашена в малиновый цвет, а хвоста у нее вовсе нет. Мне надо ее подоить».

«Кто потерял пробку от «Московской»? Приходите по адресу: Проспект имени Ислама Шарипова, 115, корпус 4, кв. 567, телефон Ж-5-00».

— Вот черти! — хохотали горемовцы.

— Газетки нам сюда не доходят, так пока хоть это почитаем.

А потом кто-то приладил к вагончику щербатую скамейку и написал на ней крупными буквами:

«Выставка-музей. Складывайте сюда все не свое, которое обнаружите в имуществе».