Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

— А Гектор, конечно же, ничего не знал?

— Нет. Он думал, что я в Париже.

— Для чего эти тайны? Зачем эта слежка за Стариком?

Она делает гримасу.

— Оскар — маленький тиран, который хочет всё знать, над всем властвовать, всё контролировать. Он хотел наблюдать за ходом расследования, не дожидаясь ваших докладов. И потом, к моему стыду, он так увлёкся мной, я думаю, это и было причиной того, что он запер меня незаметно и держал у своих ног. Он мне сказал насчёт Гектора, что не стоит его волновать моим присутствием на борту, что надо дать ему работать.

Я внимательно смотрю в её глаза.

— И, помимо прочего, бьюсь об оклад (как говорила одна моя знакомая домработница), что он тебе пообещал кругленькую сумму?

— Это моё личное дело.

— Ты интересная сотрудница, мисс детектив. И не менее интересная невеста! Ты знаешь, что Гектор хотел наложить на себя руки после того, как обнаружил тебя в ванной только что? Он сейчас в медпункте.

Она смеётся.

— Ох уж этот Тотор, я знала, что он баклан!

Возвращается Абей в звуковом сопровождении, состоящем из шума смывного бачка[104].

Он сияет и, можно сказать, спокоен.

— Этот чек, дорогой Сан-Антонио, друг мой, посланец судьбы, этот чек, покажите мне его ещё раз, умоляю!

Я охотно ему выкладываю его.

— Можно я его поцелую? — спрашивает он меня.

Целует.

— Тот самый, вы можете мне его оставить?

— В указанный день, то есть по окончании круиза!

— Что ж, пусть будет так, я подожду, я потомлюсь. Я буду молиться за него, за его спасение! Не потеряйте его! О нет, только не потеряйте, я вам запрещаю! И не исчезайте, хорошо? Вы будете спать здесь, с нами, питаться в нашей компании! Купаться в одной ванне! Отныне вы мой сиамский брат, Антуан. Моя тень, моя проекция. Покажите мне его ещё раз! О, чудо! Как он красив, такой пухлый со всеми его нулями, с этой великолепной подписью, так артистично перечёркнут! Где он был?

— У Ахилла!

— А Ахилл?

— В сауне, он плавал в собственном соку, надо заметить.

— Мой бедный, прекрасный друг!

— Ах, вот как, в сауне, вот это уже интересно, — шепчет Камилла. — Значит, я попала в точку!

Будительница сильных чувств начинает меня интересовать.

— Что ты имеешь в виду?

— Это я дала наводку вашему мурику. Я ему посоветовала воспользоваться стоянкой в порту и пошарить у массажистов.

— Говори!

Она уже открывает рот. Я делаю категоричный знак.

— Нет, погоди, малышка, давай по порядку! Иначе мои читатели вконец запутаются. Мы продолжим ваш рассказ в хронологическом порядке. Итак, Абей взял тебя на борт тайком и поместил в каюте «Утренняя заря» с тем, чтобы ты следила за нашим расследованием, благодаря акустической системе, кстати, ты бы немного рассказала об этих двух каютах, моя птичка.

Она пожимает плечами.

— Не я их сделала, приятель. Спроси у Абея!

— Как, что, чего? — шепчет упомянутый. — Что вы сказали? Ах да, две каюты?

Он смеётся, хлопает в ладоши, шлёпается на канапе и начинает подпрыгивать.

— Это моя идея, хитроумная, гениальная! The находка! Исключительно very good идея! Хотите узнать? Так слушайте! А вообще, нет, только не перед ней! — добавляет судовладелец, показывая на Камиллу. — Нет, нет, нет и нет, я — джентльмен! Я галантен! Я не отношусь к этим хвастливым идиотам, которые рассказывают о своих любовных приключениях, о своих постельных делах, ведут им счёт. Я скромен. Камилла — первая, единственная, неповторимая! До неё было лишь преддверие рая! Я не буду рассказывать о пустыне, которая была до неё. Она не должна ничего знать о моих прошлых шалостях, моих жалких поползновениях, моих скудных совокуплениях. Ни слова об этих ордах женщин, которых я разложил до того, как её встретить. Она получила меня практически целомудренным! Она лишила меня невинности, растлила! Она меня открыла с правильной стороны, вот! Так что немного человеческого уважения, ради бога! И никаких намёков! Не заставляйте меня говорить то, что самые элементарные правила приличия не позволяют мне произносить в её милом присутствии! Тсс! Отойдём в сторонку, мой друг, моя чековая книжка, моя жизнь! Я вам одному расскажу на ухо, по-английски! Ты не говоришь по-английски, Камилла? Да? Немного? Тогда мы будем говорить на швейцарском немецком. И, на всякий случай, иди-ка в другую комнату, моя прекрасная роза. Положи подушку на голову. Две подушки: по одной на каждое ухо! Иди, моя прелесть, моя шёлковая, моя росинка!

Камилла зевает и прикрывает разинутый рот тыльной стороной ладони.

— О… э… слушай, Оскар, ты знаешь, что ты меня уже задолбал своими закидонами? — шепчет она.