— Нет. — Идея смехотворна. Мой отец никогда бы не выпустил меня так далеко из поля своего зрения. Никогда не рисковал бы тем, чтобы я встретила какого-нибудь парня, который мне понравится, и я позволила бы ему украсть мою тщательно охраняемую девственность. — У меня были репетиторы дома. Так что я не идиотка.
Он игнорирует это, как будто для него это несущественно.
— У тебя есть какие-нибудь хобби?
— Я думала о том, чтобы начать кое-что, как только смогу жить своей собственной гребаной жизнью. — Я прищуриваюсь, глядя на Николая. — Но нет.
Он поджимает губы, и я вижу, что он снова борется за контроль. В этих серо-голубых глазах снова что-то бурное, эмоция, которую я не узнаю. Интересно, хочет ли он ударить меня. Я бы предпочла, чтобы он это сделал, а не эту искусственную любезность.
— Ты едва притронулась к еде. — Он указывает на тарелку передо мной, на идеально приготовленное основное блюдо из бараньих отбивных и картофеля с чесноком, мелко взбитых с густым соусом в центре и окаймленных жареными овощами. У меня никогда не было ничего более навороченного.
Я не хочу доставлять ему удовольствие от того, что ем.
— Тебе нравится вино. — Он смотрит на мой бокал. — Ешь свой ужин, а я его снова наполню.
Я свирепо смотрю на него.
— Я не ребенок, которого подкупают, чтобы он съел свой ужин, обещая десерт.
— Тогда перестань вести себя как ребенок. — Его голос становится глубже, резче, и я вижу, как он теряет контроль, как жестокий мужчина скрывается под маской. — Тебя привели сюда с определенной целью, Лиллиана. Я решил, какой будет эта цель. Таков уж этот мир.
— Не тот мир, в котором я хотела бы жить.
Он вздыхает.
— Ешь, Лиллиана.
Я хочу отказаться. Но, боже, я так чертовски голодна. Я была голодной всю свою жизнь. И еда передо мной выглядит как рай. Я не думаю, что голодовка повлияет на Николая. Поэтому я ем. Он снова наполняет мой бокал, как и обещал. И когда подают десерт, взбитый мусс с клубникой, я ем и его тоже. На самом деле нет смысла бороться с этим. Может быть, если я растолстею, он не захочет меня.
— Пойдем со мной, — говорит он, когда тарелки убраны. — Ночь еще не закончилась.
О, ладно. Я смотрю на него с выражением, спрашивающим, как, по его мнению, я могла бы этого хотеть, но он игнорирует это, уводя меня из малой столовой в комнату, куда нас с отцом впервые привели, чтобы мы дождались встречи. Или, по крайней мере, я думаю, что это она. В этом огромном доме трудно быть уверенной.
В камине горит и потрескивает огонь, перед ним расстелен толстый пушистый ковер, а на очаге установлен поднос. Я понимаю, что это не та комната, мой разум бессмысленно вспоминает, что в комнате, куда нас привели, не было ковра и, прежде чем я это осознаю, Николай подводит меня к ковру и тянет вниз, чтобы я села на него рядом с ним, протягивая руку к подносу из дерева и шифера, чтобы откупорить стоящую там бутылку дорогого виски.
— Ты любишь виски? — Спрашивает он, и я смотрю на него.
— Понятия не имею, — говорю я ему категорично, внезапно почувствовав сильную усталость. Я вижу, как передо мной простирается остаток моей жизни, когда я жена этого человека, и мне интересно, сколько времени пройдет, прежде чем ему надоест притворяться. Пока он не придет к мысли, что мы враги, и никакие попытки притвориться хорошим парнем никогда не заставят меня перестать ненавидеть его за то, что он лишил меня шанса на свободу.
— Это особенный вкус, — сообщает он мне, наливая немного в каждый из хрустальных бокалов. — Мой отец предпочитает водку, и мне она тоже нравится, но хороший виски, это удовольствие. Конечно, не говори ему, что я это сказал, он ненавидит ирландцев, и шотландцев тоже, хотя последние никогда по-настоящему не открывали здесь бизнес, так что я не знаю почему. — Николай протягивает мне бокал. — Нотки торфа и ванили. Немного жгучий в горле, но приятно сглаживается.
Когда он произносит это, в его голосе снова звучат те соблазнительные нотки, которые касаются моей кожи, как изнаночная сторона бархата, и это заставляет меня вспыхнуть от жара, который, я знаю, не от огня. Я сопротивляюсь этому, пытаясь оттолкнуть. Он может заставить меня выйти за него замуж, но, конечно же, он не может заставить меня хотеть его.
Должно быть что-то, что находится под моим контролем.
Я беру у него стакан. Я хочу отказаться, но что-то подсказывает мне, что он будет настаивать на этом, и мне любопытно. В его устах это звучит как восхитительное угощение.
Выбирай свои битвы, Лиллиана. Эта мысль поражает меня, когда я беру хрустальный бокал из его руки. Если мне придется выйти замуж за этого человека, моя жизнь превратится в долгую войну на истощение, усеянную битвами, которые, как я подозреваю, я в значительной степени проиграю. Если я буду бороться со всеми ними, я выдохнусь раньше, чем пройдет шесть месяцев.