Отражение (СИ)

Он спустился в подвал, где открыли зал с игровыми автоматами, и перевел дыхание. Закрыть глаза, осознать, что все теперь по-другому, отпустить.

Но не получилось. Точнее, получилось совсем наоборот.

Все тело болит, при каждом движении — даже осторожном — щелкает в ребрах, перед глазами плывет, и монотонно гудящая голова тянет вниз, тяжелая до невозможности, но это все пустяки. Это все можно было бы перетерпеть. Забыть — тем более.

Хибари закрывает ладонью рот, морща лицо в отвращении. Катсу смотрит на него взволнованно, замерев на расстоянии вытянутой руки. Звенят автоматы, кричат подростки, гремит музыка, но все проходит мимо.

Не верится в поражение. Он знает, что сильнее, знает, что победит, но дурманящий запах вишни кружит голову и заливает свинцом мышцы, першит в горле, и в ушах тонет ехидный, самодовольный голос.

Хибари поворачивается, натыкается на кого-то из персонала, идет быстро, прижав ко лбу ладонь, и Катсу бросается к нему, не на шутку перепугавшись.

Холодные прикосновения, обманчиво-сладкий полушепот в затылок и висок, и шершавый, сбитый камень под ладонями и коленями. Длинные пальцы, стискивающие бедра, хватающие за волосы. Грубые резкие толчки, дергающие его то вперед, то назад, шумные выдохи за спиной, распирающие скользкие движения в его теле, стекающее по ногам чужое семя…

Хибари едва сдержался, ворвался в туалетную кабинку, и его вывернуло едва ли не наизнанку. Он оперся ладонью о белый бачок и, склонившись над унитазом, содрогался в конвульсиях, очищая желудок.

Он словно прочувствовал это на себе заново, и это было в разы отвратительнее, чем тогда, много лет назад, хотя это и казалось чем-то невообразимым. Сильнее испытывать омерзение было просто невозможно.

Хибари смотрел на белый кафель, тяжело дыша, упершись руками в стену впереди себя, и медленно приходил в себя, возвращаясь в реальность чуть ли не кусочками.

Никогда он не испытывал такого унижения. Никогда не проигрывал с таким размахом. Никогда не ненавидел так сильно. Никогда так не желал кого-то убить.

— Отец, вам нехорошо? — метался вокруг него Катсу. Быстро смочив бумажное полотенце, он протер его лицо, и крепко обнял, желая успокоить. Отец вяло оттолкнул его, но он лишь сильнее прижался к нему. — Все в порядке, я рядом с вами, вы в безопасности.

Хибари стоял, привалившись спиной к туалетной кабинке, обнимая Катсу, и с иронией подумал, что лишь еще сильнее ранил свою гордость в желании ее поправить.

Они вышли из парка, дав себе слово никогда не возвращаться обратно, и сели в машину.

Катсу было страшно. От такой непредсказуемой реакции, от того, что еще больше запутался, и от того, что его подозрения по отношению к Мукуро стали отчетливее и воспылали с новой силой.

— Ты спрашивал меня, почему я ненавижу его, — произнес вдруг Хибари, и Катсу вздрогнул. Что-то говорило ему, что если он продолжит, то все изменится раз и навсегда, и явно не в лучшую сторону.

— Давайте не сейчас, — умоляюще произнес он, шмыгнув носом, но Кея будто его не услышал:

— Я пришел сюда, чтобы забить его до смерти. Он был легкой добычей, специально выманивал…

— Отец! — дрожащим голосом окликнул его Катсу, закрывая ладонями уши.

— Я проиграл, но вернул ему потом с лихвой. Я бы забыл о нем в ту же минуту, как его заковали в цепи Вендиче, но дело не только в поражении.

— Я не хочу слышать. Не нужно, пожалуйста.

— Он обычно избавлялся от жертв сразу же после избиения, но со мной почему-то план изменился. Я пробыл у него неделю. Самую… самое ужасное время в моей жизни. — Он нахмурил брови, сжимая губы в тонкую полоску. — Ты спишь с ним, не так ли? Вероятно, по собственному желанию, по согласию… — Кея усмехнулся, глядя жестко и холодно. — Мне он такой роскоши не предоставил.

Катсу прерывисто вздохнул, глядя на него болезненно и пораженно.

— Этого… этого не может быть. Мукуро… он не такой, он не стал бы…

— Ты думаешь, что я стал бы врать об этом? Приписывать себе главное унижение моей жизни, мой позор?

— Вы просто хотите, чтобы я вас слушал. Хотите, чтобы я снова стал вашим бледным подобием, чтобы был один, как вы! — Слезы нещадно жгли глаза, и Катсу почти кричал. Он не верил, не хотел верить. Кто угодно, но только не Мукуро.

— Перестань орать, прекрати истерику.

— Я вам не верю. Если бы он сделал это, то вы бы уже давно убили его! Так почему он еще жив?

Хибари молчал. Мукуро был в тюрьме очень долго, и первое время это очень досаждало. Он терпеливо ждал его освобождения, пытался достать схему Вендикаре, чтобы прийти к нему самолично, но потом… потом он понял, что слишком увлекся своей ненавистью, жаждой мести, а Мукуро того вовсе не стоил. Не тот человек, к которому стоило испытывать столь сильные эмоции, и он пересилил себя, когда его выпустили из тюрьмы после разборки с Деймоном Спейдом. Сдержался, хотя хотелось порвать в клочья. Бальзамом на душу было удивленное лицо Рокудо, когда он понял, что интереса больше не представляет. А потом… а потом случился Савада с глупой просьбой не трогать его. И как все это объяснить в двух словах и понятно, если Хибари и сам не до конца разобрался.