Отрицание смерти

Все сводится к такому парадоксу: если вы собираетесь стать героем, вы должны что-то отдать взамен. Если вы обычный человек, вы отдаете свой героический дар обществу, в котором живете, и отдаете ему подношение, которое это самое общество заранее и определяет. В случае с художником, он создает индивидуальный личный дар, оправдание собственной героической идентичности, что означает, что он всегда направлен, хотя бы частично, поверх голов собратьев. В конце концов, они не могут предоставить бессмертие личной души. Как утверждал Ранк в захватывающих дух главах книги «Искусство и художник», у художника нет возможности быть в хороших отношениях со своей работой или с обществом, которое ее принимает. Дар художника всегда направлен к самому процессу творения, главному смыслу жизни, Богу. Мы не должны удивляться тому, что Ранк пришел к тому же выводу, что и Кьеркегор: единственный выход из человеческого конфликта – полное отречение и дарование своей жизни высшим силам. Освобождение должно исходить из абсолютного «запредельного». Как и Кьеркегор, Ранк показал, что это правило относится к самым сильным, самым героическим типам – не к дрожащим и пустым слабакам. Отречься от мира и самого себя, выразить смысл силам творения, это самая сложная цель для человека – так что совершенно ясно: данную задачу предстоит решить самой сильной личности, самому большому эго. Величайший ученый мирового значения Ньютон всегда носил Библию под мышкой.

Даже в таких случаях совмещение наиболее полного самовыражения и самоотречения встречается редко. Мы видели это в шестой главе, когда говорили о жизненной проблеме Фрейда. После всего, что мы обсудили – наличие самости в истории и личных творческих способностях, – мы можем подобраться к этой проблеме еще ближе. Мы знаем, что Фрейд был гением, и теперь понимаем, что существует проблема, общая для всех гениальных людей: как развивать творческую работу со всей силой своей страсти, работу, которая спасает душу, и в то же время отказаться от этой самой работы, потому что она сама по себе не может дать спасения. В творческом гении мы видим необходимость сочетать самый интенсивный Эрос самовыражения с наиболее полным принципом самоотдачи. Это слишком много – просить людей наиболее полно испытать обе эти степени проявления онтологического стремления. Возможно, людям меньших способностей приходится легче: маленькая доза Эроса и удобная Агапэ. Фрейд в полной мере жил даймоном своего Эроса, причем, гораздо более честно, чем остальные. Это поглотило его и окружающих, поскольку так всегда происходит в большей или меньшей степени. Психоанализ был его личной героической заявкой на бессмертие. Как сказал Ранк: «…он сам мог так легко признаться в своем агностицизме, поскольку создал для себя личную религию…»³³. Но для Фрейда это было именно путами; как агностику, ему некому было предложить свой дар – особенно тем, чье бессмертие было более гарантировано, чем его собственное. Даже человечество не было в безопасности. Как он признался, призраки эпохи динозавров все еще преследуют человека и всегда будут преследовать его. Фрейд был антирелигиозным, потому что он не мог лично отдать свою жизнь религиозному идеалу. В подобном шаге он видел слабость, пассивность, способную победить его собственное творческое стремление к большей жизни.