С этой точки зрения разница между художником и невротиком, по-видимому, сводится в основном к вопросу наличия таланта. Это похоже на разницу между неграмотным шизофреником и Стриндбергом: у одного вся жизнь задом наперёд, а другой становится героем культуры - при этом оба воспринимают мир одинаково, и различаются только качество и сила их реакций. Если невротик чувствует себя уязвимым перед лицом окружающего мира, которому он внимает, его реакция заключается в избыточной самокритике. Он не способен выносить самого себя или ту изоляцию, в которую его погружает индивидуальность. Одновременно он всё ещё должен стать героем, всё ещё должен заслужить свое бессмертие на основе своих уникальных качеств, а это значит, что для него актуален вопрос обретения славы собственной. Но он может прославлять себя только в своих фантазиях, так как не может создать творческое произведение, которое бы говорило от его имени в силу своего объективного совершенства. Он попадает в порочный круг, переживает нереальность воображаемого самовосхваления. На самом деле оценка человека невозможна, если она не исходит от других людей или ещё откуда-либо вне его самого - по крайней мере, невозможна устойчивая оценка. Человек попросту не способен к утверждению своего героизма посредством собственной внутренней символической фантазии, именно этот факт заставляет невротика чувствовать себя бесполезным и неполноценным. Это в значительной степени подростковая ситуация, когда молодой человек не обнаружил в себе внутреннего таланта. Человек творческий, с другой стороны, преодолевает свою неполноценность и завоевывает себе славу, поскольку для этого
Из всего этого мы можем сделать вывод, насколько взаимозаменяемы понятия невроза, пубертатного периода, нормальности и личности творческой - с разницей лишь в степени или в особой характеристике, такой как «талант», что полностью меняет суть дела. Талант сам по себе, как правило, в значительной степени явление зависящее от обстоятельств - результат опредёленной доли удачи и труда, что делает взгляд Ранка на невроз правдоподобным. Творческий человек невротичен в такой же степени, в какой креативен; у величайших из них могут быть деформирующие невротические симптомы, и они могут нести вред окружающим своими невротическими склонностями и потребностям. Вспомните, что Карлайл сделал со своей женой. Нет сомнения в том, что творческая работа сама по себе делается в состоянии внутренней борьбы, часто неотличимой от чисто клинической одержимости. В этом смысле то, что мы называем творческим даром, просто социальная лицензия на одержимость. И то, что мы называем «повседневной культурой», является аналогичным позволением: пролетариат требует для себя одержимости работой, чтобы не сойти с ума. Раньше я удивлялся, как люди могут выносить поистине демонические тяготы работы за этими адскими рядами кухонных плит в крупных отелях, неистовое ожидание за дюжиной столиков одновременно, безумие офиса турагента в разгар туристического сезона, или пытка работать отбойным молотком весь день на жаркой летней улице. Ответ настолько прост, что ускользает от нас: безумие этих действий в точности соответствует условиям человеческого существования. Такие действия «правильны» для нас, потому что альтернативой им является естественное отчаяние. Ежедневное безумие такой работы - это повторяющаяся вакцинация против безумия нашего “ненормального” положения в мире. Взгляните на эти радость и рвение, с которыми рабочие возвращаются из своего отпуска к их навязчивым занятиям. Они погружаются в свою работу с невозмутимостью и лёгким сердцем, потому что она заглушает что-то более зловещее. Люди должны находится под защитой от реальности. Всё это ставит перед изощрённым марксизмом еще одну гигантскую проблему, а именно: какова природа навязчивого отрицания реальности, которое утопическое общество обеспечит, чтобы не дать людям сойти с ума?