Отрицание смерти

Или лучше будет сказать, несостоятельность психоанализа как терапии проявилась, когда он фетишизировал причины человеческого несчастья в проблеме сексуальности и стал претендовать на всеобъемлющую интегральность. С опорой на Ранка мы можем заключить, что религия “ничем не хуже психологии”, которая пыталась стать для неё заменой. [33] В каких-то случаях она очевидно даже лучше, поскольку она затрагивает действительные причины универсального чувства вины; в каких-то случаях многим хуже, ведь, как правило, она укрепляет родительские и социальные авторитеты, и придаёт узам косвенной вины куда более сильный и деформирующий характер.

Невозможно ответить на разрушительную релятивизацию Ранка касательно современной психологии. [34] Достаточно оглянуться на растущий рынок гуру психологии, чтобы понять живой исторический колорит этого явления. Современный человек начал смотреть внутрь себя в 19 веке, потому что он надеялся обрести новое и надёжное бессмертие. Он желал героического апофеоза, как и все люди всю свою историю - но теперь уже никто не даст ему этого, кроме его психологического гуру. Человек сам завёл себя в тупик. В этом смысле, как сказал Ранк (с вероятной долей юмора и иронии): “психотерапевты, так сказать, продукт невротика в дань его болезни.” [35] Современному человеку нужна сущность, к которой можно обратиться в смысле духовной и моральной зависимости, и, так как час Бога прошёл, терапевту требуется Его заменить - также, как это делали любовник или родители. Уже несколько поколений психоаналитики, не осознающие исторического аспекта проблемы, пытаются выяснить по какой причине “прекращение переноса” в терапии зачастую является столь дьявольски сложной проблемой. Если бы они читали и понимали Ранка, они бы быстро поняли, что “сущность” терапевта представляет собой нового Бога, который призван заменить былые коллективные идеологии освобождения. Поскольку индивидуум не может выполнять роль Бога, это даёт порождает поистине дьявольскую проблему. [36]* Современный человек приговорён искать смысл своей жизни в психологической интроспекции, посему его новым духовником должен стать высший авторитет по теме интроспекции, психоаналитик. А если так, “предел” пациента ограничен диваном аналитика и мировоззрением, которое тот проецирует.₊

В этом смысле, как чутко заметил Ранк, на самом деле психоанализ притупляет эмоциональную жизнь пациента. Человек желает сфокусировать свою любовь на абсолютном измерении силы и ценности, а аналитик говорит ему, что всё сводится к эпизоду его раннего возраста, и поэтому относительно. Человек жаждет найти и испытать непостижимое, а аналитик рассказывает насколько все в мире прозаично, насколько клинически объяснимы все наши глубочайшие онтологические мотивы и чувства вины. Человек, таким образом, остаётся лишенным той абсолютной загадки, которая ему так необходима, единственное всемогущее, что остается, - это человек, который это объяснил. [37] И поэтому пациент изо всех сил цепляется за аналитика и боится завершить анализ.

Ранк и Кьеркегор: Слияние Греха и Невроза

Чем больше мы постигаем, изучая Ранка, тем более его мысль сходится с Кьеркегором - и это наиболее примечательно, как мы теперь понимаем со всей полнотой, ввиду куда большей сложности клинического психоанализа. Теперь должно быть ясно, что такое смешение Ранка и Кьеркегора - не слепое повиновение идеологии, но действительная научная переработка проблемы человеческого характера. Они оба пришли к одному и тому же выводу после самого исчерпывающего психологического поиска: что при самом глубочайшем подходе в научном описании, психология вынуждена уступить “теологии” - то есть, мировоззрению, что способно принять в себя все конфликты и чувства вины индивидуума и предложить ему возможность какого-либо героического апофеоза. Человек не способен вынести свою собственную никчёмность без возможности перевести её во что-то полное смысла на самом высшем уровне. Здесь Ранк и Кьеркегор сходятся в одном из самых изумительных исторических слияний мысли: что грех и невроз это два способа говорить об одной и той же вещи - полной изоляции индивидуума, его дисгармонии с остальной природой, его гипериндивидуализме, его попытке воссоздать свой собственный мир из самого себя. И грех и невроз представляют собой желание индивида быть больше, чем он есть на самом деле, его отказ признать свою космическую зависимость. Невроз, как и грех, является попыткой воздействовать на силы природы, притворством, что проекта causa-sui действительно достаточно. В грехе и неврозе человек фетишизирует что-то узкое, понятное и притворяется, что весь смысл и непостижимость мироздания этим ограничивается и что именно это способно принести ему высшее блаженство. [38]

Резюме Ранка на тему мировоззрения невротика в то же время подходит и классическому грешнику: