Отрывки из обрывков

По прошествии 60 лет, когда возникают бесконечные нужды телевизионных или газетно-журнальных творческих портретов, моих и Юры Белова, обязательно (хотя каждый из нас снялся во многих фильмах) вспоминают этот эпизод. Говорят: «А вы помните?» И при этом радужно-снисходительно улыбаются. Спрашивать их, что это вы пристали, не рентабельно. Пусть вспоминают. Но понять это невозможно. Его помнят явно не потому, что это редчайшее явление в антологии эпизодов кинематографа. Видимо, что-то в этой зарисовке пережило время. Юра Белов был шикарным партнером, прекрасным артистом и человеком. Он не умел притворяться. Был интересным собеседником и очень простым, несмотря на свою популярность. Играя Станиславского и Немировича-Данченко, мы дурачились и понимали друг друга с полувзгляда.

Мода – явление загадочное, мало изученное – волнообразное. У нас волны мод: приливы и отливы. Когда в конце 1980-х снималась картина «Искусство жить в Одессе», была мода на Бабеля и в каждой подворотне шли съемки какого-то фильма по Бабелю – где мюзикл, где короткометражка. Всю старую Одессу как будто вытащили из катакомб. В тех дворах, где снимали, еще что-то осталось от Одессы Бабеля. И даже население какое-то вынулось из праха. Колорит одесский – вечный. Его не задушишь ничем. Даже нашим кинематографом.

К творчеству Юнгвальд-Хилькевича относятся по-разному, но он из тех режиссеров, которые обладали мощнейшим обаянием. И вырваться от него было невозможно. Когда он появлялся в каких-то инстанциях, чтобы чего-то попросить или добиться, его представляли: «Режиссер Юнгвальд-Хилькевич». Никакой реакции. Он входил в кабинет, напевая: «Пора-пора-порадуемся…» И тогда все: «А!» Удачами надо уметь пользоваться, пока они не стали только твоими.

Во время съемок фильма «Искусство жить в Одессе» мы жили в маленькой гостинице «Аркадия». Зямочка Гердт, игравший очередного старого еврея, и я с наклеенной длинной бородой в перерыве между съемками, не разгримировываясь, сидели в ресторане гостиницы и что-то жрали.

Окружающие, глядя на нас, думали, что мы сошли с ума. Один из посетителей осмелился: «Ради Бога простите, что это с вами?» Мы говорим: «Обедаем». «Я понимаю, – не унимается он. – А с внешностью что?» «Ничего, – говорим. – Внешность как внешность». – «Значит, это не роль?» – «Нет, какая роль?» Если вспомнить, в каком виде мы были в этой картине, можно представить впечатление, которое мы производили.

Сейчас уже можно выглядеть как угодно. И никто не спросит, одна мы нация с украинцами или только с их президентом.

Для картины «Миллион в брачной корзине» снимался проход героя по набережной в Неаполе. Я был итальянцем, а Неаполем была Одесса. Согнали неаполитанцев – 200 одесских евреев, одели их в якобы итальянскую одежду и колоритно расставили по набережной. Кто-то должен был беседовать, кто-то просто стоять, облокотившись на велосипед, кто-то кокетничал с дамой, кто-то держал в руках вроде бы итальянскую бутылку кьянти. Репетировалось это все с раннего утра до вечера, потому что снимали в так называемый режим.

Режим в кино – один час оптимального света, когда солнце ушло, а ночь еще не настала. Операторы вожделенно хватаются за этот час. До него все должно быть готово. Советские картины снимали на шосткинской пленке. Шостка – украинский город, где делали вид, что делают пленку. И только великие режиссеры вымаливали у Госкино настоящую пленку.

Севочка Шиловский, режиссер картины «Миллион в брачной корзине», выудил 100 метров настоящей пленки, чтобы хорошо снять сказочный Неаполь и проход героя. С восьми утра ассистенты, сам Шиловский, бесконечное количество кричащих вторых режиссеров расставляли евреев по набережной и смотрели, чтобы не было видно на фоне какого-нибудь сухогруза «Иосиф Сталин».

И вот наконец вечер. Я должен был идти по набережной с Зямой Гердтом, который снимался в то время в Одессе в другой картине. Его при помощи меня умолили сделать этот проход. Вроде я встретил друга в Неаполе. Замысел был такой: мы шли, на тележке ехал оператор, мы доходили до определенного места, останавливались и о чем-то разговаривали. Все это необходимо было вместить в 85 метров. Мотор – мы с Зямочкой пошли, дошли до нужного места, и вдруг два одесских биндюжника, которые должны были стоять за нами и якобы беседовать, подошли к нам со словами: «Что вы встали? Нас же не видно за вами». Они раздвинули нас и тут закончилась хорошая пленка. Биндюжников убили. Потом не было уже ни настоящей пленки, ни Гердта, пришлось переснимать на отечественную с Семеном Фарадой.