Скажем, какой-то дядька перестал звонить по телефону-автомату в 35 лет, а в 75 лет он видит правнуков со смартфонами. Конечно, старикашка теряется.
Приспособиться моему поколению невозможно. Когда я двое суток пытаюсь подключиться к интернету, а восьмилетняя правнучка за секунду с этим справляется, я понимаю, что попытки старичья угнаться за молодыми – это попытка эмиграции в следующее поколение.
Люди, которые эмигрировали из нашей страны в возрасте за 60, – действующие фигуры, а не домохозяйки из Черновцов в поношенных тапочках – как правило, погибали за границей очень быстро. Всю жизнь они были активными в этой стране, а потом сели на лавочку на Брайтоне. Для меня сегодняшняя моя жизнь – попытка эмиграции в следующее поколение, абсолютно бесперспективна.
Я долго осваивал кнопочный телефон. Как-то в Доме актера был вечер встречи Нового года – собрались члены правления, и все вокруг меня делали вид, что я любим.
В конце директор Игорь Золотовицкий устроил лотерею. Вынули смартфон самых последних кровей и его разыгрывали. Наступал год Мыши и предложили вспомнить фразу, или картину, или спектакль, в которых фигурирует мышь. Пошли всякие кинофильмы, стихи, шутки. А потом я сказал: «Шумел как мышь». И получил смартфон.
Когда я принес его в семью, мне объяснили, что перепад от диска к этому смартфону я не потяну, лучше отдать кому-то продвинутому в семье, а мне за это дадут смартфон, который уже несколько лет походил по рукам родственников и он проще. «Шумел как мышь» ушел к внуку Андрюше, а мне дали списанный. Если тот был с откусанным яблоком на корпусе, то на этом никакого фрукта нет. Я почти научился им пользоваться. Он с большими цифрами и умеет фотографировать.
Во время пандемии в дачных застенках доставал с полок то, что без эпидемии не прочтешь. Так я взял книжку Юваля Ноя Харари «21 урок для XXI века» – размах эрудиции, полет фантазии, смелость пророчеств. 420 страниц книжонка. Из них я понял, наверное, страниц 40. Это немало, если учесть, что я не философ, а клоун.
Харари рассуждает, что будет в связи с роботизацией и искусственным интеллектом. Он уверен, что, кто мы и что должны о себе знать, за нас будут решать алгоритмы, у нас еще есть несколько лет или десятилетий и это наш шанс.
По отношению ко мне слова Харари – просто плевок. Этих алгоритмов я должен ждать несколько десятков лет. Я не потяну. Хотя Харари на протяжении всей книги говорит, что вот-вот человек вообще будет бессмертен. Правда, в таком случае есть опасность, что человек будет не нужен и возрастет безработица.
Нужно срочно законодательным путем запретить всякие попытки прогресса, вернуться к кострам и охоте с кремневыми ножами. Тогда для несчастных человечков найдется работа. Отсюда – мой старческий лозунг: «Назад, к природе и первобытному строю!»
Хотя законодательно это сделать трудно. Если ежедневно принимается тьма новых законов и каждый второй – маразм, то как их соблюдать? Поэтому надо на каком-то всемирно высоком форуме, а не в нашей Думе, принять Закон об отмене технического прогресса.
Умные люди типа Харари в своих философских выкладках приходят к оптимистическому тупику. Чем они талантливее и оптимистичнее, тем страшнее тупик в конце каждой главы. Такое веселое упрямство тупика.
Эту книжку мне подарил Лёва Тертель. Он был ростом 1 метр 26 сантиметров. Мальчик по фигуре, хотя мой ровесник, до последнего дня бегал по десять километров. Я знал его еще с Театра имени Ленинского комсомола, где была оркестровая даже не яма, а полуяма, которую потом застроил Марк Захаров. Лёва работал барабанщиком и метался между огромными барабанами, поскольку сидя дотянуться до всех не мог. Потом он перешел в Театр Сатиры и тут тоже сидел за барабанами.
Он был добрым, нежным и влюбленным в меня, но не с точки зрения главенствующей сегодня страсти, а по-человечески. Он пробивался ко мне, где бы я ни был: на ипподроме, в кабаке, в гостиничном номере на гастролях или за столом художественного руководителя – и приносил только что вышедшего очередного Харари. «Прочти, – говорил он, – это практически сегодняшняя Библия».
Лёва учил меня, как есть, как пить, как жить, что читать и на что не обращать внимания. Он был моим путеводителем. Продолжалось это больше 60 лет. Недавно он умер, и я не знаю, как жить дальше. Исходя из Харари, я должен продержаться несколько десятилетий, но с учетом того, что у меня уже больше нет под рукой Тертеля, это будет нелегко.
Бич сегодняшнего времени – интервьюеры и комментаторы. Они практически завоевали мир. Подходит к тебе 23-летняя дама и говорит: «Я из журнала “Водная недостаточность”. У меня к вам несколько вопросов». Когда она вынимает микрофон, ты, вместо того чтобы послать ее обратно в «Водную недостаточность», поневоле начинаешь извиняться.