Отрывки из обрывков

У меня кругом сплошные гениальные архитекторы. Супруга строила массу всего – от санаториев до театров. Ее дедушка Владимир Семенов был главным архитектором Москвы, брат Владимир Белоусов – академиком, жена брата преподавала в архитектурном институте.

Сейчас племянник Наталии Николаевны, Николай Владимирович Белоусов, – первейший в стране архитектор, работающий с деревом. Его сооружения получают бесконечные международные премии. Его сын Володя работает с ним. Такая семейка.

При этом терраса вековой нашей дачи стала эталоном разрушающегося великого прошлого. Крылечко из четырех ступенечек загнивает. Уже лет 50 загнивает. Когда у нас был наш друг и помощник Азамат, он это крылечко немножко реанимировал. Вобьет клин в полусгнившую доску, и она улыбается и говорит: «Я ещё постою». Поручни привязывал бечевкой к рядом стоящей яблоне.

Но постепенно крылечко превратилось в мемориал гнилья. Может провалиться или вдруг отфутболить чем-то. Когда идешь на трех ногах, включая палку, без того, чтобы тебя не подхватили под руки пять внуков и десять правнуков, не вскарабкаешься. Все выдающиеся архитекторы в семье постоянно говорят: «Буквально завтра сделаем».

Рядом с этим домом Наталия Николаевна построила флигель якобы для меня с собой, чтобы пустить в родовой дом внуков и правнуков. Но меня кладут все равно туда, где есть пустое место, на остальном лежат правнуки.

Кстати, когда мы задумали строить домик, «проект» нарисовал я. Наталия Николаевна как-то по этому рисунку поняла, что я хочу, и его построила.

Крыльцо милой терраски выходит из-под крыши наружу. И это крыльцо уже тоже сгнило. Так как оно значительно круче крыльца родового дома, стало опасно для жизни по нему ходить. И опять все архитекторы говорили: «Вот-вот привезут три доски».

Мой друг Василий Иванович Мальцев, бывший главный милиционер Истры и интеллигентнейший человек, был у меня в гостях, увидел это крыльцо и сказал: «Как же так?» Через два дня он приехал с подручным, привез четыре доски и шесть брусков и воздвиг новое крыльцо. Сейчас не крыльцо примыкает к дому, а дом к крыльцу. Когда писались эти строки, как будто по наитию, вся семья собралась на архитектурную презентацию. Теперь у нас два фирменных крыльца, пришитые к двум старым дачам.

Отрывок 26. Где родился, там и не пригодился

Своих внуков и правнуков я очень люблю. Внуков, которые уже взрослые, спрашиваю, кого они помнят из предков. Прабабушку они уже не помнят.

Наше сегодняшнее во главе с Наталией Николаевной сюсюканье и каждое утро смотрение в ее смартфоне (она в отличие от меня его освоила) присланных видео с ползанием правнуков, конечно, замечательно. Этот ползет туда, а тот вчера еще не доползал, а сегодня дополз.

Или вдруг звонит Сашка и говорит, что календарики с моим изображением нравятся Сёме. И, хотя игрушек – вагон, он целыми днями возится с двумя календариками. Я начинаю рыдать, видя фото Сёмы с календариками. Но потом осознаю, что это наши односторонние играшки.

Мы помрем, они не то что забудут, они и не вспомнят. Внуки постоянно вынуждены обходить острые углы, понимая, что все-таки старье обижать не надо, хотя мы, конечно, раздражаем своим настырным присутствием. Но при накоплении раздражения им, наверное, приходит мысль, что это скоро кончится. Опять брюзжу, потому что внуки у нас замечательные и при всех их собственных нуждах и невзгодах всё время заботятся о нас.

Я ничему не учусь, только пытаюсь учить. Я все знаю, но никто уже не хочет меня слушать. Чем мудрее советы, тем брезгливее реакция. Детям и внукам я могу передать только один жизненный опыт – опыт попытки оттянуть раздражение.

Мои внуки не стали актерами. Я счастлив, потому что это страшно нервная стезя, основанная исключительно на лотерее, и процент удачи минимален. Кроме того, эта профессия творческая, а в творчестве всегда присутствует условие времени. Театр накрывается каждую эпоху по-своему, и это болезненно для участников процесса.

Родились правнуки, мужики, – значит, фамилия Ширвиндт сохранится, что приятно. Хотя они могут набрать псевдонимов. Неизвестно, как в дальнейшем в стране будут относиться к этому образованию – «Ширвиндт».

Мои родственники и даже папа когда-то сменили имена. Папа был Теодором – на всякий случай обозвали не вызывающим подозрение Анатолием. Вдруг опять скажут, что с такой фамилией место только чуть левее Биробиджана или правее Кёнигсберга.

Есть еще одна опасность: в мире наметилась тенденция к перемене пола. Если переменить пол, станешь женщиной и можно выйти замуж и взять фамилию мужа.

Наталия Николаевна – Белоусова. Когда она звонит по нуждам – врачи, магазины, – она представляется так: «Вас беспокоит Наталия Николаевна Ширвиндт». Во всех остальных случаях она Белоусова. Для нее это важно. Наталия Николаевна говорит, что очень долго даже запомнить не могла мою фамилию. А когда запомнила, уже было поздно менять.