Оцепеневшие

Отдал бы руку за шанс все вернуть как было. Исправить, да хотя бы просто забыть. Готов заключить любую сделку с кем угодно. С богом, с совестью, с судьбой, с кем или чем угодно, лишь бы вернуться в прошлое, уехать на своем «Форде» и никогда не знать. Мне казалось, я уже смирился. Думал даже, что мне повезло.

Бред.

Ладно, мы мертвы.

Но я же по-прежнему все чувствую. Мне по-прежнему хочется есть, спать, любить. Мне по-прежнему страшно. Я хочу и дальше существовать. В любом состоянии, в любом виде. Если бы было возможно, согласен переродиться муравьем, жуком навозным, бактерией. Без разницы, кем или чем, хоть камнем, лишь бы продолжать быть.

– Обещали же помочь! Я сам не справлюсь. – Киря смотрит на нас.

– Не хочу, – говорю вслух сам себе.

Не хочу, чтобы и «это» закончилось. Как ни называй, поток сознания, инерция ощущений или еще как, я чувствую себя живым и собираюсь чувствовать «это» как можно дольше.

Хочу жить.

– Хочу, не хочу – это не ответ. Так не пойдет. Ты мне лично обещал.

– Да что ты заладил? – срываюсь на крик. – Обещал, значит, помогу. Придумаю, как убить, если так сильно хочется.

Я поднимаю руки, мол, успокойся, и замечаю, как кисти нервно дергаются. Пальцы трясутся, как у алкоголика, а я смотрю сквозь них на Кирилла.

– Хочется. Поверь, сильно. – Он стоит напротив окна, его силуэт размыт из-за света, отчего пацан выглядит еще более женственным.

Ребенок просит его убить.

– Скажи. Сколько нам осталось?

– Ты дурак? Кажется, я сто раз уже повторил, что нас нет. Никого. Сдохли все. Сколько осталось чего? Фантазировать, что все в порядке, притворяться, что ничего не произошло?

– Ты же знаешь, что я имею в виду. Сколько будет существовать мир в нынешнем состоянии? Рано или поздно всему приходит конец. И что нас ждет дальше?

Он отмахивается, ничего не отвечает.

Я понимаю Кирю. Каждой клеточкой чувствую, или что там у меня сейчас вместо клеток. Все понимаю.

Но мне нужна надежда. Нужен свет в конце тоннеля. Любой. Пускай самый тусклый. Дайте мне лазейку. Дайте вариант, дайте выбрать.

Стоп. Выходит, я закончил обвинять всех, начинаю торговаться. Все, как предсказывала доктор, все, как описывал Кирилл. Предупрежден – вооружен, да? Не скажу, что прям легче от того, что знаю, как буду реагировать.

– Как мне все исправить?

– Никак.

Соня отрывается от газеты. Улыбается. Весело ей. Чему тут радоваться?

– Смотрите, что пишут. Мужчина утонул. Прямо как в твоем рассказе. – Она обращается к Кириллу.

– Отстань ты.

– Зачем хамить? И я не понимаю, чего вы раскудахтались. Один ноет, как ему жить охота, другой все никак не умрет. – Она крутит пальцем у виска. – Успокойтесь. Классно же. Наслаждайтесь. – Она делает глоток своего коктейля. – Все, о чем только можно мечтать, теперь реально.

Не нужно переживать? Не страдать? Она словно совсем ничего не понимает. Радоваться? Чему? Это словно бездомному нищему, больному и голодному, перед сном закрыть глаза и представить, как объелся лобстером, запил коньяком и между делом переспал с тремя длинноногими моделями. Мило. Приятно. Но неправда.

Соня все еще в «отрицании»? Занимается не пойми чем. Фантазирует и радуется.

Удобно быть дурачком. Завидую. Говорят, так жить легче, а смотри-ка, и после смерти не тяжело. Рассуждаю, а руки все еще трясутся. Не справляюсь с нервами.

Нужно что-то предпринять.

– Идем, – зову Кирилла.

Достаю из кассеты для бритья одно лезвие. Протягиваю. Тот послушно берет, смотрит на блестящее острие. Понимает, для чего я разобрал трехслойную кассету.

Одно лезвие бреет чисто, другое еще чище. Всплывают рекламные лозунги. Меньше движений бритвой, меньше раздражение кожи.

– Я это пробовал. Не сработает.

Киваю. Поднимаюсь и иду в ванную, зову за собой пацана.

Естественно, очевидные способы покончить с собой он перепробовал. Естественно. Но стоит еще раз все перепроверить. Пусть при мне повторит. Для чистоты эксперимента. Пусть умрет под присмотром. А если вдруг и удастся его убить, буду хотя бы знать, чего остерегаться самому.

Набираю воду. Трогаю – теплая.

– И пенку. Пожалуйста.

Я добавляю гель для душа. Над водой образуется густая пена.

Кирилл, не разуваясь, залезает в воду. Я беру карандаш, блокнот.

Записываю:

«Попытка № 1. Вены. Лезвие.

Десять часов утра».

Кирилл подмигивает мне и с улыбкой на лице ведет острием по руке. Разрезает кожу от локтя до кисти.

– Поперек тоже проведи, – подсказываю и морщусь от отвращения.

Он режет, а у меня ладони немеют, щекотно рукам. Ощущения, словно не он, а я себя лезвием полосую.

Разрезает поперек и опускает руки в воду. Пенка, все еще белая с одного края, мгновенно становится розовой с другого. Ванна за минуту наполняется кровью.

Киря часто дышит. Глаза его закрыты, и я вижу, как по щекам текут слезы. Он кривится, кряхтит. А у меня продолжают неметь руки.

– Щиплет. Больно. Боже, как же больно. Всегда больно.

Его губы синеют, голова уходит под воду.

Я чувствую покалывания в запястьях, будто я в самом деле себе вены расковырял.

Выключаю воду. Проверяю пульс.

Мертв.