Отщепенка (СИ)

Я не поднимаю головы, но Горич точно вплотную подошёл к Вику. Который, видимо, всё ещё целится куда-то в воздух.

— Опять ты… Ослабил галстук, и понеслось…

Звук отрезвляющей пощёчины, от которого сама немного клонюсь к ковру.

— А? — Вик отзывается совершенно потеряно и даже… беспомощно.

Закрываю глаза, погружая себя в растерзанную темноту с отплёвками хилых бликов. Слушаю комнату и представляю, как Вик вдруг оживает, трёт щёку, затем совершенно механически убирает револьвер в кобуру под полой пиджака, щёлкает ремешком портупеи и, возможно, поправляет воротник.

— Я в норме, друг, — слышу, что говорит куда увереннее.

С бульком отхлёбывает из бутылки. Два… Нет, три хлопка по спине. Ещё парочка матерных комментариев с разных сторон. Марта, цокнув языком, призывает успокоиться, и клянусь, смотрит она на Вика вполне одобрительно.

— Здесь такой срач. Прибраться надо.

Более будничным тоном будет только «свари мне кофе».

Ребятки рядом со мной суетятся, обмякшая кисть с кожаным шнурком на запястье в который раз фамильярно касается моего плеча, на этот раз не по своей воле. Худая попка в голографических леггинсах нелепо болтается, пока Лизхен тащат за руки и за ноги, подобно тому, как тропические туземцы в старых фильмах несут на тростниковых палках излишне любопытных археологов. Всё же успеваю вглядеться в её лицо, а точнее — в смесь развороченной плоти, жирных кровавых полос и перламутровой косметики.

Как некрасиво жалит сорок пятый калибр! Месяц назад револьверные патроны казались мне почти игрушечными, когда, ради забавы, Ирвис позволил мне вставить их в барабан. Золотистая сталь, шляпка-закраина с выгравированными на ней циферками-буковками и серебристая верхушка-пуля. Я перекатывала патроны между ладонями, вертела их в пальцах. Возможно, именно тогда меня очаровало короткоствольное оружие, ведь в скором времени я нагло выпросила себе в подарок пистолет. Простенький, без изысков.

Эраст посмел назвать мой Глок старомодным, но чтобы он вякнул про Ирвисов Кольт? Из таких палили в прериях, чей рыжеватый песок впитал индейскую кровь. А чёрная лужа на ковре всё никак не засохнет.

— Не надо нам пока побоищ и погромов, — вскидываю, наконец, голову — прежний разглагольствующий Ирвис, большие пальцы вверх, ладони ходят полукругом. — И кретину понятно, что все камеры нам не вырубить. Сделаем иначе — покажем наше гостеприимство! Как только эту слежку организуют, я на первом же бульваре порадую Их мониторы красноречивой песней под гитару. А вы машите камерам ручками, шлите им поцелуи, как встречающим у трапа самолёта! Показывайте ваше расположение, да поактивней!

— А можно тогда мне с моей наморадой трахнуться на тэцэшном толчке прямиком под камерой? — слышу нахальный голосок с вкраплением портиша, тупого меметичного сленга.

Вик уже смеётся:

— Если твоя подружка поддержит эту идею — сколько хотите.

Затем подносит мне бордовую ткань в белую клетку, с распускающейся нитью у кромки.

— Утрись.

И отходит. Вновь что-то говорит про камеры, а я тупо смотрю на платок. Не произошло ничего сверхъестественного.

***

Метро закрыто, канатная дорога тоже, автобусы не ходят. Я иду вдоль трассы, от моего лица ещё несёт застоялой водой из фонтана, а в голове так пусто, что прихожу в себя, только когда мимо проносятся гонщики в вычурных авто. У фонарей апельсиновый отблеск, тянущийся по мокрому асфальту, и небо дымчато-сиреневое от марева Столичных огней.

— Эй, менина, сигарро не найдётся? — голос из стоящей у начала моста машины.

— Не курю, — хмуро.

— Давайте я вас хотя бы подвезу! — не отстаёт.

Смотрю, как в уличном освещении часто-часто мелькают чёрные носы моих берцев. Как же трудно идти в гору.

— Эй-е-хей! — и меня хватают за локоть.

Кажется, приехали. Мышцы неприятно напрягаются, но я успеваю сообразить, что голос-то другой.

— Вы! — мой полуоборот, как дешёвое разоблачение.

— Я, котик. Решил тебя проводить. Большая часть наших товарищей занята, а ты не на авто. Идти-то далеко?

— Далеко, — подтверждаю я Горичу.

С ним разговоры говорить — себя мучить. Слушать смешливые укоры, обсуждать прошедшую ситуацию… Под которую ещё сценарий писать.

Вместе поднимаемся на мост.

— Вот скажи, — Горич, как по расписанию, спрашивает, без прелюдий. — Ты точно уверена, что готова находиться среди нас? Видеть эти, — показывает кавычки. — Неприглядные зрелища.

— Я была в обычном замешательстве. Радикально просто очень, не совсем ожиданно, — оправдываюсь, подгоняя мыском осколок бутылки. — Вы не думайте, я не стукачка, сама с законом дружбы не вожу.

Горич приобнимает меня за плечи.

— Разве я упоминал стукачество? У нас люди молчаливые, и ты тоже зайчик тихий, знаю. А жильцы того дома — люди наученные, сто раз подумают, прежде чем встревать. Так что, будь покойна. Утихнет всё немного, и следующее собрание проведём. Вопрос в другом — придёшь ли ты к нам ещё или в тебе что-то моральное сотряслось?

Я мягко выпутываюсь из его объятий.

— Приду, конечно. Да и сотрясаться нечему. Бывают случаи, когда убивать не грешно.