Отшельник

– Он не любил надолго уезжать с Фуэртевентуры. Так что, скорее всего, он уехал с концами. Вот что я думаю.

– Вы его искали?

– Он должен мне деньги. Теперь, когда я получила кафе, они бы мне очень пригодились.

– По словам вашей прежней управляющей, у Холлисена были денежные затруднения.

– Как и у всех нас… Кстати, помяните мое слово: если вы его найдете, я вам хорошо заплачу.

Когда она открыла дверь, до них донеслись звуки из кухни. Она украдкой покосилась на него; на ее губах появилась смущенная улыбка.

И вдруг он увидел ее силуэт в профиль, впервые заметил большой живот, особенно большой под черным платьем. При такой стройной фигуре кажется, словно у нее в животе черепаха.

– Это вы! – ахнул Эрхард.

– Что «я»?

– Вы – та самая мать.

Глава 72

Мальчик.

По большому счету он никогда не думал о нем как о мальчике. Никогда не представлял его себе. Не представлял ребенка в маленькой яме, в маленьком гробу, в маленькой картонной коробке, в маленьком манеже, в маленькой кроватке. Он не думал о нем как о мальчике; ребенок казался ему почти дешевой куклой, вроде тех, с какими играла Лене: с туловищем из мягкой ткани, руками и ногами из розовой пластмассы.

И вдруг он отчетливо увидел ребенка.

Он лежал в темноте в коробке, бледный, полупрозрачный. Лежал между обрывками газеты, как цыпленок в колючей траве. Его волосы сливались с темнотой. Карие глаза суровы не по возрасту и запали от слез. Он не кричал; лежал тихо, трогая короткими пальчиками острый край коробки. Его, можно сказать, выскребли из матери не через три месяца в утробе, а через три месяца, проведенных на свете. Жертва неудачного аборта с волосами и пальцами. Хуже всего не то, что он умер, что родители убили его, а что они, прежде чем убить, дали ему пожить три месяца. Они подарили ему три месяца без любви; три месяца они не смотрели на него, не заботились о нем как положено, не давали соску и плюшевого мишку, не целовали и не сидели, склонившись над его колыбелькой, не гладили в темноте. Три месяца равнодушия – а потом его просто выкинули, запихнули в коробку и услали прочь, как посылку к неизвестному адресату.

«Стерва» застыла в дверях.

Ей очень хотелось уйти и закрыть за собой дверь, но она стояла на месте и смотрела Эрхарду в глаза.

– Холлисен похитил вашего сына?

– Он его хотел.

– Что вы имеете в виду?

– Я ребенка не хотела. Так я ему и сказала. И добавила, что за все надо платить. Бесплатно ничего не бывает.

– Почему же они оказались на корабле?

– На корабле? Не знаю, о чем вы. Мне известно только одно: он улизнул, скрылся, хотя мы с ним обо всем договорились. Я думала, что он полетел домой, в Данию.

– О чем вы с ним договорились?

– Гордиться тут нечем, но, как говорится, это бизнес, только и всего.

– О чем вы с ним договорились?

– Он, мать его, хотел оставить ребенка себе! А я нет. В моей семье предпочитают не рожать, а делать аборты. Вот почему я не хотела отдавать ему ребенка за так.

– На что вы намекаете? Он должен был заплатить вам?

– Он обещал двадцать тысяч, но потом кинул меня. Забрал ребенка и сбежал. А меня бросил.

– А вы что?

– А ничего. Я не хотела, чтобы знали, что у меня был ребенок. Я не хотела оставлять его.

– Значит, вы ничего не предприняли, когда он увез вашего сына?

– Ничегошеньки.

– Вы кому-нибудь сказали?

– Я изо всех сил старалась, чтобы никто ничего не узнал. Стоило мне хотя бы намекнуть или показаться на публике с ребенком, меня бы тут же уволили и выкинули из квартиры. А семья… Пусть у нас полно гомиков, мы очень религиозны, особенно тетка. Я практически ничего не ела. Вы бы и не заметили, что я беременна. Блин, я даже сама ничего не понимала, пока не началось кровотечение. Но тогда было уже поздно.

– Что значит «уже поздно»?

– Было уже поздно делать аборт. Я пила и курила. Но маленькое чудовище все жило. А потом Сёрен сказал, что возьмет его, что заплатит за него. Ну, я ответила, хрен с тобой, и доносила срок.

– Что делал Холлисен, когда ребенок родился?

– Он очень суетился. Хотел, чтобы я кормила его, а я нет. Тогда он сам стал его кормить. Говорил с ним, как будто он что-то понимал. А через неделю или десять дней он сбежал. Я вышла покурить, а когда вернулась, он сбежал. Видимо, давно собирался меня кинуть.

– Через десять дней? Когда ребенок родился?

– По-моему, двадцать первого октября.

– А Холлисен сбежал с вашим сыном в начале ноября?

– Примерно. Точно я не помню.

– А что потом?

– Он все звонил мне, говорил, что я еще могу родить второго. А я не хотела второго, я и первого не хотела! Мне нужны были только деньги. Но денег у него не было, у него вообще ни хрена не было. Он все собирался уехать, улететь, только ему не хватало на билет. Ни на что не хватало, даже на еду.

– Вы не думали заявить на него в полицию?

Она снова засмеялась; из ее рта и носа пошел дым.

– Сколько раз вам повторять: я не хотела никого впутывать! И дедушке я зря сказала… Он, как услышал, прямо взвился. Ему не терпелось увидеть малыша. Все говорил, что знает людей, которые могут его найти. А потом его убили, и больше я поисками не занималась.