Отторжение

Огромные старые империи покрывались трещинами. Больше всего страдала самая древняя и самая большая – Османская. Колосс, правивший огромной территорией почти шестьсот лет. В период расцвета, в шестнадцатом и семнадцатом веке, турки контролировали почти всю Южную Европу, части Центральной Европы, Западную Азию, Кавказ, Северную Африку и Африканский Рог. Тридцать две провинции и множество стран-вассалов. Но понятия величины и монолитности почти невозможно совместить. Внутренние распри, внешние угрозы – под их влиянием Османская империя все больше закрывалась. Власти начали шпионить за своими гражданами, сажать в тюрьму оппонентов и контролировать прессу. И само собой, многих охватила ностальгия по старым добрым временам. Раньше было лучше. Все громче и настойчивее звучало новое понятие – нация. Властители боялись произнести его вслух, его запрещено было упоминать в прессе, но оно, как жук-древоточец, подтачивало и разъедало огромный корабль империи. И в начале девятнадцатого века от Османской империи начали один за другим отваливаться большие куски.

Впрочем, этот процесс начался раньше.

Россия давно знала о слабости турецкой военной машины и еще в 1783 году завоевала Крымский полуостров.

Потом Сербия – она стала свободной после революции 1815 года. За ней последовала Греция: в 1821 году греки объявили о своей независимости. Началась кровавая война. После Греции Османская империя понесла еще одну потерю: к России отошла Армения. Распад продолжался. Идея этнической нации рожала одного за другим истошно орущих младенцев, они получали новые имена: Румыния, Черногория, Болгария. Как только новорожденные открывали глаза, тут же откуда ни возьмись появлялись новые генеалогические деревья и кустики, новые, с иголочки, старинные роды и героические саги.

Империя трещала по швам. Кипр отошел к Великобритании, Босния и Герцеговина – к Австро-Венгерской империи.

Но и турки не устояли, идея нации захватила их тоже. Политическое движение младотурков росло не по дням, а по часам. Поначалу тайно, а потом, когда тайное стало явным, все увидели их несомненное революционное величие. Османская империя в те времена напоминала старика, умирающего медленной и мучительной смертью. Слишком медленной; но рождение нового государства стало неизбежным. Мечта младотурков о счастливом национальном будущем получила название: ТУРЦИЯ.

Катрин задумалась. У Видаля наверняка были собственные планы на дальнейшую жизнь. Возможно, он собирался унаследовать от отца небольшой магазин канцелярских товаров. Может быть, в нем очень рано проснулась деловая хватка? Наверное, иначе бы его не послали учиться в итальянскую торговую школу. Вообще-то это была школа для бедняков, ее основали итальянские миссионеры. Им было трудно отказаться от заманчивой идеи ввести всех евреев в христианство. Не так уж важно, какой именно тайный замысел лелеяли итальянские католики. Важно другое: детей учили бухгалтерии, прививали деловые навыки, и вдобавок ко всему – по окончании школы дети свободно говорили по-итальянски.

Изменения не заставили себя ждать. Медленно, сначала как лижущие песчаный берег едва заметные волны прибоя, потом как постоянный и неотвратимый прилив, который, как известно, тоже не так-то просто обнаружить простым глазом. В воздухе, которым он дышал, в воздухе, так знакомо пахнущем ракией и тимьяном, в воздухе, пропитанном пылью переулков и табачным дымом, – среди этих привычных с рождения запахов стал различаться новый: горьковатый душок перемен.

Дом, улица – все выглядит утром так же, как и вчера. Море там, где и должно быть, минареты, как и всегда, торчат в голубом небе, не покосились, не уменьшились и не выросли. Так же возмущенно орут ослики на улицах, в кафе тот же одуряющий запах сваренного на горячем песке кофе. Но что-то изменилось. Краски мира поблекли, слова кажутся острыми и недоброжелательными. У многих появилось оружие. Трещины там, где их не было и не должно быть. Действительность разрывается на куски, они расходятся и сталкиваются, и столкновения эти, все менее мирные, заметнее с каждым днем.

Катрин нашла работающее кафе на площади у храма Айя София и с облегчением села за столик. Облегчение понятно: почти все кафе и рестораны закрыты. Такой уж день, праздник, и именно на сегодня пришелся день ее рождения. Можно отпраздновать чашкой настоящего кофе – попросить покрепче, чтобы пробрал до спинного мозга.

Все улицы перекопаны, прокладывают кабель широкополосного интернета. Белые многоэтажные дома вокруг. Старые Салоники, город ее деда, безвозвратно исчезли. Но странно: она видит его перед собой так ясно, будто бывала там много раз. Она видит и Видаля: совсем молодой, с оливковой кожей и пронзительным взглядом. Представила, как он пристально на нее смотрит и, не отводя глаз, прикуривает сигарету.