Ответ

За свою короткую жизнь Балинт знавал уже немало работодателей, однако подлинных «капиталистов», по сути дела, не встречал. На Киштарчайском вагоностроительном его начальником был мастер Турчин, которого рабочие любили; десятники на стройке, кто получше, кто похуже, одинаково изматывали его до кровавых мозолей; в Рацских купальнях им командовал банщик, в опиловочно-резальных мастерских по улице Светенай — старик мастер; когда нанимался рассыльным — выполнял поручения старшего приказчика, летом, когда разносил рекламу магазина резиновых изделий, — заведующего магазином; все они не были капиталисты. Может, тетушка Керекеш, молочница с проспекта Ваци, капиталистка? Или Минарович, психованный художник? И та и другой обращались с ним по-человечески, за работу платили, что положено. Единственный настоящий капиталист, известный ему лично, маленький инженер Рознер, владелец льдозавода, платил рабочим больше всех в округе и даже угощал их колбасою, пивом; правда, он же выставил Балинта на улицу после сентябрьской демонстрации 1930 года, но ведь его принудила полиция. Итак?..

Теперь, работая в авторемонтной мастерской, Балинт стал чаще почитывать «Непсаву». Подрядившись разносчиком к угольщику, он уже не поспевал домой на ежевечерние чтения, поэтому одалживал у крестного газету и во время обеда иной раз заглядывал в нее. Читал подозрительно, доверия к печатному слову у него не было. Говоря с живым человеком, он мог заглянуть ему в глаза, ухом уловить правдивые или фальшивые нотки в голосе, опираясь на знание людей, разгадать игру лица и рук, мог прибавить к полученному результату то, что знал о человеке прежде, — и так решал, чему можно верить из слышанного. Но как выудить правду из напечатанной буквы?

Балинт инстинктивно ненавидел всяческую ложь; он знал, что чуть ли не все — за исключением крестного — врут на каждом шагу, но всякий раз приходил в неистовство, когда обнаруживал обман. «Непсаве» — других газет он вовсе не держал в руках — не доверял хотя бы потому, что там вечно писали о низких, подлых эксплуататорах-капиталистах и ни словом не поминали, например, о нечестных рабочих, об угнетающих учеников подмастерьях, о мастерах, эксплуатирующих подмастерьев, — а ведь таких тоже немало на белом свете. После стычки со Славиком Балинт целую неделю подряд изучал «Непсаву» всю, от строки до строки, надеясь прочитать сообщение о безобразном обращении с учениками (втайне он надеялся даже, что газета опишет столкновение, происшедшее между ним и Славиком), и каждый раз, сердясь и еще более укрепляясь в своих сомнениях, оставлял тщетные поиски. На господина Битнера, который входил в руководство профсоюза металлистов и читал «Непсаву» прямо в цехе, уже дважды подавали заявление в профсоюз о неправильном распределении премиальных — Балинт узнал это от Пуфи, а тот от другого ученика, которого внезапно, без предупреждения вышвырнули на улицу, — а все-таки «Непсава» ничего о Битнере не писала, и в профсоюзе все обошлось тихо.

Однако сомнения сомнениями, но Балинт, идя по улице, с большей приязнью смотрел на потертую или заплатанную одежонку, чем на выутюженный костюм, ему легче дышалось на проспекте Ваци, чем на улице Ваци[100], и, принеся вечером уголь в квартиру, где держали прислугу, он охотнее встречался с нею, нежели с ее «милостивой» хозяйкой. Казалось бы, ему не за что было предпочитать бедняка богачу, ибо он знал по собственному опыту, что первый не лучше второго; возможно, бедного он меньше боялся?.. Как господин стал господином? Этот вопрос казался покуда неразрешимым, но когда-нибудь — Балинт чувствовал это — он захочет во что бы то ни стало добраться до истины. Пока же подросток доверялся только чутью, а оно с тех пор, как он помнил себя, без колебаний вело его к тем, чей запах был ему родным. Оказавшись случайным свидетелем какой-нибудь уличной стычки «пиджачника» с работягой, его поля ягодой, он мысленно брал сторону последнего, даже если тот был неправ, как прежде, в школьных потасовках, всегда «болел» за того, кто бедней, даже если он оказывался сильнее «барчука», с которым сцепился. И в мастерской ему ближе был господин Богнар, который стал «капиталистом» из автомехаников, — хотя Богнар надул его, — чем изящный, по-барски вежливый его совладелец господин Гейнрих, который первым здоровался со старыми рабочими и как-то даже угостил Балинта сигаретой.

Вопросы накапливались с каждой неделей и месяцем, Балинту хотелось досконально обсудить их с крестным, но когда он в десять — в половине одиннадцатого вваливался домой, Нейзель уже похрапывал обычно в подушку. В воскресенья им обоим было не до разговоров: по утрам крестный сразу уходил из дому, а после обеда отправлялся с семьей в городской парк или на пляж судостроительного завода на Дунае. Балинт же, сидя у Рафаэлей, готовился к мотыльковым радостям любви и муравьиным заботам семейной жизни.