Магистр планировал, что, ликвидировав патруль, группа двинется по коридору его путем, последовательно устраняя часовых, однако на сей раз все прошло не так гладко. Тот, что схватился за меч, умер не сразу и успел закричать. Хиннар и Эргарт, первыми выскочившие в коридор с добытыми в караулке арбалетами, тут же прикончили его стрелами, но, по всей видимости, крик был услышан на ближайших постах. Такой вариант, впрочем, тоже был учтен Магистром. Коротким жестом он разделил отряд надвое и послал обе группы по Периметру в противоположные стороны. Времени переоблачаться в доспехи дозорных и разыгрывать маскарад уже не было; ставка была лишь на скорость — и на тьму. Бежавшие последними, вооружившись мокрыми тряпками, тушили светильники. Подкреплению Светлых, когда оно подоспеет, придется непросто в кромешном мраке. Даже если они прибегут с факелами, огни сделают их хорошей мишенью для таящихся в темноте врагов. Все очень логично, подумал Эргарт, несясь по коридору рядом с Магистром: тьма — враг Светлых и друг Темных… Караульный на следующем посту уже тянул за веревку сигнального колокола (в другой руке блестел обнаженный меч, направленный в сторону подозрительного шума в коридоре), но поднять тревогу все-таки не успел: из четырех лезвий, просвистевших в воздухе, веревку перерубили два. Одновременно две стрелы вонзились в глазницы стражника прямо сквозь щель уже опущенного забрала. Но, разумеется, это был далеко не последний стражник в этом коридоре…
Лациуса окружал кромешный мрак. Странно — перед этим ему казалось, что свет впереди, хотя и тусклый, все-таки был. Но теперь он вынужден был пробираться по тайному ходу ощупью. Благоразумие настойчиво советовало не искушать Единого и повернуть назад; в памяти навязчиво всплывали все слышанные когда-то истории о бездонных колодцах, ямах с шипами и прочих ловушках, подстерегавших непосвященных в запретных коридорах Цитадели. Лациус всегда с негодованием отвергал эти слухи — подобные приспособления естественны для давным-давно уничтоженных крепостей Темных, но немыслимо, чтобы такими жестокими и подлыми приемами пользовались Светлые! Теперь, однако, эта благородная мысль уже не казалась ему столь бесспорной. И все же он продолжал идти вперед, подстегиваемый сложной смесью любопытства, жажды подвига и страха — того страха, что заставляет идти навстречу опасности, а не поворачиваться к ней спиной.
Внезапно нога Лациуса запнулась о препятствие. Юноша старался ступать осторожно и потому не упал; напротив, он в испуге замер с вытянутыми руками, по-прежнему не нащупывавшими ничего, кроме пустоты. Пол не разверзся под его ногами, потолок не рухнул ему на голову, никакие пики и секиры не выскочили из стен; юноша перевел дух и медленно присел на корточки, чтобы ощупать лежавшее на полу. Страх, было отпустивший его, вновь накатил ледяной волной, когда Лациус понял, что трогает недвижное человеческое тело. Оно, впрочем, было еще теплым, и юноша подумал, что человек, возможно, жив и нуждается в помощи; он протянул руку туда, где должна была находиться голова, чтобы проверить пульс на шее и попытаться почувствовать дыхание — но вместо того, чтобы коснуться лица, пальцы сперва скользнули в пустоту, а потом влезли во что-то липкое и склизкое. Лишь когда его пальцы влезли в мокрую трубку трахеи, а затем уперлись костяшками в острый край перерубленного позвонка, Лациус в ужасе осознал, что щупает срез шеи обезглавленного трупа.
Юноша вскочил, машинально пытаясь отпрыгнуть в сторону, но его нога поскользнулась в луже крови, и он, взмахнув руками, рухнул прямо на мертвеца, одновременно ударившись головой о скрытую во тьме каменную ступеньку. Было очень больно, но сознания он не потерял. Чувствуя, как тошнота стремительно подступает к горлу, он переполз через труп и все так же на четвереньках полез вверх по лестнице. Та оказалась совсем короткой — уже на пятой ступеньке он уперся головой в дверь, которая, очевидно, выводила из тайного хода, и тут его вырвало.