Отвоёванная весна

- Уйти, землячок, проще всего, - замечает Рева, - А вот где это видано, чтобы серьезные люди даром целую ночь топали? У них дела поважнее есть... Пойдем, Чанов, поглядим. А ты, милый человек, - обращается он к Максиму Степановичу, - лежи и не дыши.

У первой же хаты натыкаемся на тягачи. Вся улица заставлена ими. Вокруг ни души, словно немцы бросили свои машины.

- Бачишь, комиссар? - шепчет Рева. - Ты жди меня. Я мигом тягачи заколдую, - и Павел Федорович пропадает в темноте.

Хаты кажутся безлюдными. Лишь в одном окне школы через щелку светится огонек. Изредка чуть слышно звякает металл: это Рева колдует у тягачей.

К нам медленно движутся двое. Низко пригнувшись, Чапов идет к ним навстречу.

Один за другим гремят два выстрела. Чапов уже рядом со мной.

- Свалил двух офицеров, - шепчет он.

Вдруг одна за другой поднимаются две ракеты. Вспыхивает яркое пламя. Рева поджег тягачи... Выстрел и вслед за ним заливчатый собачий лай.

«Ищеек спустили», - мелькает мысль.

Подбегаем к нашим.

- Быстрей! Быстрей!..

Бежим. Не видно ни зги. Под ногами кочки, вязкая земля, ямы. Сзади отблески ракет, выстрелы, далекие голоса, и все отчетливее, все ближе собачий лай...

Впереди, на большаке Середина Буда - Севск, раздается гул машин, вспыхивают яркие лучи автомобильных фар. Надо полагать, наперерез нам брошен заслон на автомашинах.

Поворачиваем в сторону и спускаемся в глубокий овраг. Под ногами вода и редкий камыш.

- Хлопцы, не могу больше... Передохнуть бы, - задыхаясь, еле выговаривает Максим Степанович.

Поневоле приходится остановиться.

- Где твое Подлесное? - спрашиваю старика.

- Ничего не знаю... На какой земле стою - не знаю.

Со стонущим воем неподалеку рвется мина.

- Погибель... Погибель пришла... Что я вам говорил, - шепчет Максим Степанович.

- Не журись, отец, - успокаивает его Рева. - Ты только на меня надейся - не пропадешь.

Над головой вспыхивает яркая ослепительная ракета. На краю откоса со стороны Павловки вижу фашистскую цепь. Снова воет мина. Лай совсем рядом.

Максим Степанович шарахается в сторону и пропадает в кромешной тьме.

Бросаемся дальше по оврагу. Надо изменить направление: фашисты напали на след.

Поворачиваем влево и выбираемся наверх. Под ногами земля вспаханного поля, а позади стрельба, собаки, голоса.

Теряю всякую ориентировку...

Вдруг впереди почти истерические крики на немецком языке.

Мы чуть было не сталкиваемся с новой группой гитлеровцев. Очевидно, их испугал наш топот, и фашисты растерялись.

Круто забираем вправо... Рядом - плетень. За плетнем темные силуэты хат. Оттуда бьют из автоматов.

В затухающем свете ракеты успеваю заметить одинокую хату в стороне от села. Позади нее блестит вода.

Стучу. Торопливые шаги. Открывает женщина. На плечах наскоро накинутый платок. Входим, не ожидая приглашения. Горит ночничок. Глаза у хозяйки удивленные, ничего не понимающие. Еще бы! Даже при тусклом свете наш вид необычен: грязь до ушей, по раскрасневшемуся лицу Ревы струйками стекает пот.

- Долго говорить некогда. За нами гонятся собаки...

- Собаки? - испуганно перебивает хозяйка - Так это же ищейки. Они у нас в Благовещенске были. По следу приведут... Через болото надо уходить в лес. Тут рядом, - и женщина бросается к постели.

- Петро! Петро! - тормошит она спящего.

Петро поднимает голову и снова валится на подушку...

- Петро! - хозяйка рывком сажает мужа. - За товарищами немцы с собаками идут. Надо через болото перевести. По мосту. Ты знаешь...

Невидящими спросонок глазами Петро оглядывает нас.

- Спать, - говорит он сонным голосом, - Спать...

- Господи! Да что же мне делать с тобой?.. Товарищи дерутся, умирают... Петро!

Хозяин протирает глаза. Он пристально оглядывает нас и, кажется, все понимает.

- Сапоги! - соскочив с постели, торопит он, - А как же ты, Настя?

- Не думай обо мне. Иди. Все будет хорошо... Ну, Петро, - вскинув высоко руки, она обнимает мужа за шею и на мгновение прижимается к нему...

Через двор выходим в поле. Бежим. Петро останавливается. Перед нами вода.

- Болото после дождей разлилось, - говорит Петро. - Будет глубоко - не пугайтесь.

Спускаемся с берега. Хрустит тонкий ледок. Вода по щиколотку, по колено, по пояс.

Вдали тявкает собака. За ней вторая, третья - и все сливается в сплошной злобный лай.

- Ходу! Ходу! - торопит Петро.

Еще несколько шагов - и воде конец.

Повернув круто влево, бежим зa Петром к кустам и забираемся в самую гущу.

На том берегу собаки смолкли, - очевидно, потеряли след. Слышим только глухие отдаленные голоса.

- Ну, товарищи, - быстро объясняет Петро, - вот этой тропой идите прямо. Только вправо не сворачивайте: там поселок Василек...

- Может быть, с нами пойдешь? - предлагаю я.

- Не могу. О Насте сердце болит - как она там... Я ведь, товарищ, всего два дня, как из плена бежал. Потом приду.

Прощаемся с Петром. Он исчезает в кустах.

- Це операция, - глубокомысленно замечает Рева. - В кавалерии это называется «аллюр три креста»... Да, маленько сманеврировать пришлось.

Рассуждать некогда. Раздеваться, немедленно раздеваться догола и выжимать, одежду...

Холодно так, что челюсти сводит...