Отвоёванная весна

На том берегу, в Благовещенске, раздается одинокий выстрел.

- Что это? - тихо спрашивает Рева. - Неужели Настю?

Ему никто, не отвечает...

Идем узкой тропой. Скоро рассвет.

- А крепко мы им всыпали! - чуть согревшись, начинает Рева. - Неделю не опомнятся!

Неунывающая душа. А у меня настроение мрачное. Нет, Так дальше нельзя. Мечемся, как слепые, по лесу. Ходим по краю пропасти. Много так не повоюешь. Надо что-то делать.

Без опоры на народ мы - ничто. Нужна организация, надо искать людей. Если не можем связаться с подпольем, должны действовать сами. Ничего, что нас мало. Важно, что все хотят драться с врагом, без этого не видят смысла жизни.

Вспоминаю наш батальон. Тысяча двести бойцов было в нем. Молодец к молодцу. Ничто не могло их сломить. Они умирали непобежденными. Сейчас нас осталась горстка. Погибшие передали нам эстафету борьбы. И мы должны ее пронести до конца. Нас мало. Но у нас есть опыт, воинская выучка, мы научились бить врага. Мы верим в правоту своего дела, сердца наши пылают стремлением помочь народу. Вот наша сила. Задача состоит в том, чтобы правильно ее использовать. И выход один: объявить себя партизанами и объединить вокруг себя всех, кто еще не сломлен. Это наш партийный и наш воинский долг. Этому нас обязывает присяга.

Делюсь мыслями с товарищами.

- От це добре! - радостно соглашается Рева.

Пашкович отзывается не сразу. Потом спрашивает:

- Ты видишь в этом единственный выход?

- Да, другого нет. Неужели ты все еще сомневаешься. Вспомни обращение партии к народу третьего июля.

- Я его помню. Знаю и решение ЦК партии об организации борьбы в районах, временно оккупированных врагом. Но разве партия приказывает идти в партизаны каждому советскому солдату, оказавшемуся в тылу? Нет! Воинский долг обязывает нас любой ценой пробиваться к своей части.

- Яке сегодня число? - спрашивает Рева. - Девятнадцатое октября, Пашкович! Тебе еще недели шагать. Чуешь? А ведь каждый день, каждый час, проведенный без борьбы, - дезертирство, прокурор.

- Потеря времени, говоришь? Так зачем же мы задерживаемся? Зачем разглагольствуем и гоняемся за миражами?.. Ты прав, Рева. Ни минуты задержки! Ни секунды!..

- Який швидкий! - взволнованно перебивает Рева. - «Ни минуты! Ни секунды!..» Ну знаешь, Пашкович, не прокурор ты, а скорый поезд. Ты что же думаешь, - тебе на каждом перекрестке фашисты зеленый свет будут зажигать и арки строить? А на арках писать: «Добрый путь, Николай Пашкович! Хай живе товарищ прокурор!.. Что-то ни ты, ни я этих арок не бачили, когда сюда топали.

- Да, арок не было. Что же из этого?

- А то, что до сих пор мы с тобою лишь чудом проскакивали, а ближе к фронту еще тяжелее будет... Нет, браток, такой путь можно шагать только в свитке. Да и то бабушка надвое сказала... Переодеться тебе, Пашкович, придется. Ну что ж, начинай. На этот сучок повесь свою прокурорскую шинель. Бороду отрасти. Свитку надень. Бандурой непременно разживись и, когда увидишь фашиста, спивай: «Ой, не ходи, Грицю, тай на вечерныци...»

- Нет, на это я не пойду. Не могу... По своей воле, хотя бы внешне, отречься от звания командира? Оставить оружие, чтобы не иметь возможности сопротивляться, чтобы беспомощным, жалким, безоружным попасть в плен? Нет, это не для меня... Ухожу к армии в форме, с оружием, с партийным билетом, как положено советскому офицеру и коммунисту.

- Я ухожу вместе с вами, товарищ майор! - горячо отзывается Чапов.

- Так, значит, вдвоем уходите, - тихо говорит Рева. - Смотрите, хлопцы, как бы вам завтра же зря голов своих не сложить.

- Очень может быть, Рева, - резко отвечает Пашкович. - Однако напророчь ты мне хоть десять смертей, я не изменю своему красноармейскому долгу.,. Товарищ комиссар! - Он оборачивается ко мне. - Я не принадлежу к твоей части, мы с тобой равны по званию, но последние дни я шел вместе с тобой и сейчас прошу твоего разрешения мне и Чапову уйти в армию.

Сердце сжимается. Приходится расставаться. Расставаться с обоими... Мы сблизились с ними за этот короткий путь. Но Пашковича не переубедишь. Да смею ли я? В конце концов. мы идем с ними к одной и той же цели, только разными дорогами.

- Против воли добрым партизаном не станешь, - говорю я. - Что решено, то решено. Не будем тянуть: долгие проводы - лишние слезы К тебе только одна просьба, Пашкович: пробьешься к армии - доложи, что батальон наш задание выполнил, а мы на южной окраине Брянских лесов будем разворачивать партизанские действия, ждем рации и указаний. Ну...

Мы крепко обнимаем друг друга.

- Путь добрый, хлопцы, - взволнованно говорит Рева. - Будете в армии - поклонитесь ей низко от нас и скажите: друзья остались в лесу, но не забыли, что они бойцы Красной Армии, и поклялись ничем не опорочить этой высокой чести... Бывайте здоровы и целы. Путь добрый!

Пашкович и Чапов уходят в лес. Идут быстро, словно хотят скорее оторваться от нас, сократить тяжелую минуту расставания.

Голос Москвы