Отвоёванная весна

Почти до сумерек бродим по гущине, идя напрямик. Находим наконец глухое место, пожалуй, подходящее для базы, и, сделав метины на деревьях, выбираемся на заброшенную лесную дорогу.

Дорога заросла высоким, уже отцветшим молочаем, папоротником, метелками кукушкиных слез. Под ногами шуршит желтый прелый лист, растут редкие кустики черники и среди них подгнившие от старости и осенних дождей мухоморы. Изредка поднимается молодая березка или елочка с ладонь высотой, словно кто-то нарочно посадил их здесь. И опять прелый лист, кустики черники, трухлявые, поникшие мухоморы.

Глушь, дичь, безлюдье...

Что это? В еле заметной вмятине давно неезженной колеи, покрытой нетронутой многолетней опавшей листвой, растет молодая вишенка. Как она попала сюда - в дикую брянскую глушь?

Останавливаюсь, поджидая Реву. Своей обычной размашистой походкой шагает он по обочине, полы его распахнутой шинели бьют по оголенным веткам.

Рева заметил вишенку. Он молча наклоняется над ней, осторожно, чуть касаясь кончиками пальцев, гладит маленькие пожелтевшие листочки и поднимает на меня глаза.

- Якась жинка чернобровая ехала на телеге, вишню ела, песню о милом спивала и обронила косточку... Давно это было, Александр. Лет пять назад. Сейчас у нее, может такой же хлопчик, как мой Толька... Эх, Толька... Любил я брать его в поле, комиссар. Бывало, трактор забарахлит. Не могу видеть, когда машина не в порядке - жалко, словно родной мне человек заболел. Полезу под мотор, вожусь в масле, а Толька за мной. Вернемся домой оба на чертей похожи - чистого местечка не найдешь. Ну, конечно, сначала моя Инна Павловна нам взбучку задаст. Шумит, шумит, а потом посмотрит на Толькину мордашку - в масле, в пыли, одни глаза ясные, чистые, вот-вот слезы из них брызнут - и рассмеется: «Эх вы, трактористы мои милые... Скоблитесь, мойтесь, переодевайтесь - и за стол: сегодня борщ ваш любимый...»

- Смотри, комиссар, - показывая на вишенку, говорит Рева. - Ей пять лет, не меньше. Растет она в колее. Значит, пять лет по этой дороге никто не ездил. А это что значит? Значит это то, комиссар, что нашли мы место для базы - лучше некуда: человека здесь и в помине нет...

Далеко впереди раздается петушиный крик.

- Шо це таке? - чутко прислушиваясь, удивленно говорит Рева. - Звидки тут ця домашня птаха? Цикаво... А ну-ка, комиссар, побачим.

Снова идем по дороге. Впереди виднеется просвет. У опушки, вплотную прижавшись к старым темным елям, - густая поросль молодого сосняка, березок, елочек. Тут же под ногами полусгнившие пни, источенные муравьиными ходами. Надо полагать, лет двадцать назад здесь была вырубка, и эта молодая поросль выросла на забытой людьми порубке.

Выходим на поляну. У опушки стоит небольшой дом, сложенный из кондового леса. Чуть поодаль - второй. И это все.

Нам навстречу идет мужчина лет под сорок - невысокого роста, щупленький, с черной бородой и добрыми, ласковыми глазами.

- Здорово, землячок! - первым заговаривает Рева. - С дороги сбились. Как в Ямное пройти?

- В Ямное?.. Да вы оттуда идете. К нам ведь одна дорога - из Ямного. Другой нет. В тупике живем... Как же так получилось?

- Да вот так и получилось. Послали нас, дорогу плохо рассказали, мы и заплутали... А это что за место?

- Ляхов. Урочище Ляхов.

- Ну вот, - и Рева сокрушенно качает головой, хотя по глазам вижу - доволен Павел. - А как в Пролетарское пройти?

- Сюда надо, - мужчина показывает на север. - Прямо по лесу километров пятнадцати не будет. Только прямо вам одним не пройти. Ну, а через Красную Слободу - тридцать, а то и все сорок потянет... Да вы заходите в хату, переночуйте, - приглашает он. - Куда бы ни пошли, только к утру до села доберетесь. Глядите - уже вечереет.

За полчаса успеваем подружиться с хозяином. Зовут его Никитой Самошкиным. До войны он работал лесником, фашистов ни в Ляхове, ни в округе до сих пор не видел.

- И, надо полагать, до зимы не увижу, пока болота не замерзнут. Сами знаете - дорога к нам немощеная.

- А партизаны? - спрашиваю я.

Никита оглядывается на хозяйку - она возится у печи, готовя обед, - и, наклонившись ко мне, шепчет:

- Есть, - и глаза у него такие, как у парнишки, сообщающего такую радостную, такую волнующую новость, о которой можно или кричать или говорить шепотом. - Сам видел. В лес шли. Трубчевцы.

- Связаться с ними можно?

- Куда там! Такое творится вокруг. Да разве найдешь их в нашем лесу?

Хозяйка радушно приглашает к столу. Рева приносит сумку от противогаза и, явно рассчитывая на эффект, медленно вынимает одну за другой консервные коробки с яркими заграничными этикетками.

Хозяйка удивленно оглядывает все это богатство, переводит глаза на Реву и сразу же мрачнеет. Куда девалось ее радушие! Рывком сует она обратно в печь только что вынутый чугунок с кашей, молча ставит на стол вареную картошку и отходит в сторону.

- А ты что же, хозяюшка? - недоумевает Рева. - Сидай с нами. Попробуй заморский харч.