Отвоёванная весна

- Дивись, комиссар, як погано получилось. До войны вроде человек человеком. А попал на войну - и вот. Якого дурня свалял. Черт знает что... Скажи, как меня сейчас в дивизии считают? В плену? Дезертиром? Без вести пропавшим?.. Да ведь такое мне даже дети родные не простят, не то что парторганизация! Розумиешь? - Рева торопится, словно боится не успеть сказать всего, что его волнует. - Вот и прошу зачислить меня в батальон. Только не на хозяйственную работу. На боевую. На передний край. Чтобы в боях вытрусить дурость свою. Чтобы и здесь никто не смел сказать - Павел Рева в хвосте тянется...

- Какое же назначение ты бы хотел?

- Какое?

В глазах Павла мелькает растерянность, быть может, боязнь высказать затаенное желание и получить отказ. Но только на мгновение.

- Вот якое... Политрук Топоров ранен... На его место.

Рева встает, снимает пилотку и проводит рукой по редким белокурым волосам - так усталый человек стирает пот после тяжелой работы.

Не сразу отвечаю Реве - надо подумать, но капитан, очевидно, не в силах ждать.

- Верь, комиссар: трусом меня не увидишь... Детям моим, избирателям моим стыдно за Павла Реву не будет... Клянусь!..

- Хорошо. Передай начштаба Феденко мое распоряжение о твоем назначении. Он скажет, что делать дальше.

Рева, быстрым движением надев пилотку, вытягивается:

- Есть, передать начштаба Феденко!

Проводив Реву, разворачиваю карту и снова изучаю маршрут на Яготинскую дамбу.

Тревожит отсутствие комбата. Еще вчера на хуторе мы договорились, что он возьмет роту, раньше меня перейдет Трубеж, ночью выведет из строя железнодорожную станцию у Большой Березани и, захватив с собой верных людей, которым можно было бы поручить раненых, утром придет сюда, в лес, чтобы ночью вместе выйти на Яготин.

Порывисто, как всегда, подходит доктор Ивашина. Красные от бессонницы глаза ввалились, щеки серые, землистые: последние дни для него были особенно тяжелы.

- Майор Островский умер, товарищ комиссар. Бумаги остались. Вот они, в сумке. Просил вам передать.

Еще вчера я понял, что Гриша Островский обречен: тяжелая рваная рана в животе. Его несли на руках через овраги, болота. И все же не верится, что не услышу его голоса, не увижу до удивления ясных Гришиных глаз...

Раскрываю сумку. В ней карта и обычная ученическая тетрадь, залитые кровью. Листы тетради слиплись. Бурые пятна мешают читать.

«19 сентября. - Последний раз смотрю на Киев с левого берега. Как он хорош, как он дорог мне! Почти два месяца мы обороняли его... До свидания, Киев! Мы вернемся. Непременно.

20 сентября. - Днепр принял в свои воды пролеты последнего моста. Дым закрыл холмы Печерской лавры. До сих пор не верится, что это сделали мы, своими руками... Светает. Только что получили новое задание. Трудное...

22 сентября. - Задание выполнено. Батальон отрезан. Идем на прорыв.

27 сентября. - Бои, бои, бои. Они хотят нас раздавить - мы огрызаемся, сами нападаем и бьем. Здорово бьем!.. Сегодня говорил с комиссаром. Он уверен, что выйдем из кольца. Мы пробьемся! Мы...»

Дальше разобрать не могу.

Последняя запись в дневнике датирована сегодняшним числом и написана другим, круглым ученическим почерком:

«Майор Островский умер 29 сент. 1941 г. Медсестра Н. Строганова».

Раскрываю карту. На ней Гриша нанес боевой путь нашего батальона.

Вот оборона на реке Ирпень. Ликвидация прорыва вражеской части у Сталинки. Разгром фашистской группы в Голосеевском лесу. Обведенные пунктиром условные знаки: здесь мы уничтожили вражеские танки. Красные кружки с красными треугольниками внутри: здесь мы взрывали мосты и железнодорожные станции. И весь путь на карте - от Киева до Барышевки - залит кровью.

Подходят бойцы. Из-за моего плеча они внимательно рассматривают карту. Складываю ее и оборачиваюсь. Они вытягиваются, будто ждут приказаний. Ладони Ларионова крепко сжаты в кулаки...

- Товарищ комиссар!

Передо мной связной от комбата.

- Фашисты идут на Березань. Товарищ комбат приказал раненых оставить в лесу и быстро выступать в село...

Еще в лесу мы услышали перестрелку.

Ускоренным маршем выходим на опушку. Перед нами вдоль заболоченной балки тянется с запада на восток длинная, широкая главная улица Березани. Вторая, короткая и узкая, отходит, от середины села на север, к Жуковке, и обрывается у небольшого мостика, перекинутого то ли через болотце, то ли через ручеек.