Отвоёванная весна

Оглядываюсь назад. Густая фашистская цепь широкой дугой охватывает нас с севера и северо-востока, отрезая пути назад и к станции. Впереди, на юге, - горящее село, занятое фашистами.

На западе - Рева. Он почти рядом, но между нами пылающие дома и на усадьбах вражеские автоматчики.

Сейчас ни к Реве, ни к комбату не пробиться.

Снова обстрел. Враг бьет упорно, методически: перелет, недолет, перелет, недолет. Вилка сужается...

Рвется снаряд. С глыбой земли падаю в овраг.

С трудом выкарабкиваюсь из-под тяжелой липкой глины. Взбираюсь по крутому скользкому откосу. На самом краю обрыва исковерканная снарядом, вырванная с корнем ива.

А рядом с ней Ларионов и Абдурахманов. Как они попали сюда? Ведь они были с Ревой...

- Захватили штаб, - докладывает Ларионов. - Перебили фашистских офицеров. Нас взяли в кольцо и держат. Ни туда, ни сюда...

- Как же проскочили?

- Ползком... Трех «кукушек» по дороге сняли. Гады, на усадьбах в картофеле сидят. Все огороды заняли. К атаке, видать, готовятся... Товарищ капитан помощи просит.

Значит, и Рева окружен. Остается одно: ждать ночи, чтобы пробиться к Реве и с боем выходить из села.

Но фашисты не дают ждать.

Опять огонь, опять атака.

Стонут раненые. А время, кажется, остановилось, и никогда не кончится этот страшный бесконечный день.

- Слушай команду!

Рывок. Воют фашистские мины, бьют в упор немецкие пулеметы...

Нет, не прорвать этой огненной завесы, не соединиться с Ревой...

Вдруг огонь стихает, В непривычной тишине возникает шум моторов. Неужели немцы решили бросить против нас танки?..

Что ж, остается только подороже отдать свою жизнь.

- Гранаты!

Шум моторов все ближе...

Неожиданно в перерыве между очередями издалека доносится песня. Кажется, я слышу «Интернационал».

- Товарищ комиссар!

Лежащий рядом Ларионов крепко сжимает мою руку. Он поднял голову, он смотрит на улицу, и глаза его широко раскрыты.

Значит, и ему почудилось?..

Все яснее шум моторов, все резче пулеметные очереди, - и уже громко и победно гремит над Березанью:

Это есть наш последний.

И решительный бой!..

По улице к нам мчится немецкая бронемашина. За ней грузовик. В кузове - люди в серых шинелях. Кто-то припал к зенитному пулемету. Очереди хлещут по хатам, огородам, бегущим фашистам.

Мы бросаемся навстречу машинам и подхватываем боевой гимн...

- А я шо казав?! - раздается торжествующий голос Ревы. Он в кабине грузовика. Пилотка, как обычно, на затылке, шинель нараспашку. - Не идут на пулемет! Драпают!

Заметив меня, рапортует, но лицо по-прежнему сияет:

- Задание выполнил, товарищ комиссар. На трофейных вырвался... Яки будут новые приказания?

- На Жуковку, Рева! На прорыв!

- Есть на прорыв!.. А ну, землячки, держись крепче: больше газу - меньше ям!

Взревели моторы. Снова грянул «Интернационал». С винтовками наперевес бойцы бросаются вслед за машинами...

Помню только эту победную песню, сухой треск пулеметов на Ревиной машине, несмолкающее «ура», тяжелый топот ног, тарахтенье досок настила на мостике, бледное лицо фашистского солдата, через перила навзничь падающего в болото...

Пробились!

Прошло три дня - три тяжелых дня...

Сейчас мне ясно: многие наши неудачи - результат моей неопытности. Я не знал местности, я, оказывается, еще не научился ходить по вражеским тылам: почему-то упорно держался больших дорог, упрямо тянулся к селам. Это приводило к неизбежным стычкам, к потере людей, растрате времени.

Попытка прорваться на Яготинскую гать нам дорого обошлась. Под Сгуровкой нас ждала ловушка. Пробиться к мосту на Быков не удалось. Комбат пропал, словно сквозь землю провалился. Исчезла последняя надежда найти его. Нас осталось тридцать один человек...

Помню звездную ночь на 2 октября. Сижу у брошенного полуразрушенного комбайна. Передо мной по еле приметной проселочной дороге цепочкой проходят солдаты.

К рассвету мы располагаемся на дневку в нескошенном просе.

Лежим в небольшой лощинке. Неподалеку на холмике разместился наш дозор. Спать не хочется, но и разговор как-то не вяжется.

- Товарищ капитан! Думаю, думаю - не понимаю: как вы тогда в Березани на машинах вырвались? - спрашивает Абдурахманов.

- Ну вот, собрался спустя лето по малину, - добродушно ворчит Рева. - Яку старину вспомнил.

- Чего тут не понимать? - строго выговаривает своему закадычному другу-приятелю сержант Ларионов. - Завели моторы, сели, поехали - вот и все... А ты лучше, чем товарищу капитану спать мешать, свою шинель почисти, а то ходишь, как поросенок замурзанный.

То ли скучно Реве, то ли приятно еще раз вспомнить свои березанские дела, но, помолчав, он все-таки начинает:

- Так це ж не моя идея. Це Красицкий придумал... Помнишь, землячок, накрыли мы с тобой фашистский штаб? Хорошо накрыли - слов нет. Вижу, во дворе две машины стоят: грузовая и броневая. Веду бой, а думка о машинах. Уж такой я человек уродился - люблю машину, не могу спокойно мимо пройти, чтобы не поглядеть ее, руками не потрогать. А гады не дают глядеть: взяли в кольцо и жмут - ни вздохнуть, ни охнуть... Ну, послал вас к комиссару, а вы пропали...