Отвоёванная весна

В бинокль отчетливо видно, как с запада, со стороны Барышевки, в Березань втягивается фашистская часть. На восточной окраине села, у железнодорожной станции идет бой.

Попадаем на песчаный пустырь, изрезанный глубокими бороздами, очевидно, подготовленный к сосновой посадке. Голо и пусто - здесь даже бурьян не растет. И тотчас же на нас обрушиваются жестокие пулеметные очереди.

Прижимаемся к сырой холодной земле. Успеваю заметить: пулеметы бьют справа, с двух ветряков, стоящих неподалеку.

Заговорили пулеметы и со стороны дороги, по которой движется вражеская колонна. С воем рвутся мины, взметая перед нами песок. Не смолкая, протяжно свистят пули. Огонь нарастает, и кажется - песок вокруг вздыбился от разрывов, ожил и обрушился на нас.

Рядом раздается хриплый прерывистый голос Ревы:

- Товарищ комиссар, разреши атаковать ветряки, будь они неладны.

- Действуй, и за нами - в село.

Потом приказываю Скорбовскому выбить противника из Березани.

Поднимаемся, когда Рева с группой бойцов бросается к ветрякам.

- Вперед! За Родину!

Как эхо, подхватывают солдаты:

- За Родину! Ура!

Гремит боевой клич, и словно вокруг уже нет ничего - ни воя мин, ни пулеметных очередей, ни вздыбленной земли, - только эти любимые, гордые, победные слова.

Мускулы напряглись, и даже не зрением, не слухом, не разумом - всем существом своим обостренно улавливаю малейшее биение боя.

Враг, очевидно, не ждал нашей атаки. Он нервничает. Мины падают вразброс - то справа, то слева от нас. Пулемет на правом ветряке захлебнулся и замер. Это Рева снял его...

Село все ближе. Меня перегоняет боец Абдурахманов. На мгновение мелькает его продолговатое лицо - он кричит что-то резкое и злое.

Фашисты приходят в себя. Их мины уже ложатся точнее. Бьют вражеские автоматы с окраинных усадеб Березани. Замолчавший было пулемет на ветряке снова ожил.

Заговорил наш «максим». К нему подключаются два ручных пулемета. Скорбовский неудержимо приближается к селу. Слышу, как он передает команду:

- Беречь патроны! Штыком, гранатой гадов!..

Неожиданно впереди вспыхивают березанские хаты - одна, вторая, третья. Это фашисты пытаются прикрыться от нас стеной пожара. Но Скорбовский уже зацепился за первые дома. Сейчас мы ворвемся в село и соединимся с комбатом.

Нет, это, оказывается, не так просто: пожар охватил уже полсела, и огонь преграждает нам путь. Стрельба медленно стихает - слышатся только отрывистые одиночные выстрелы. Мы окапываемся....

Вражеский залп. Это фашисты бьют со стороны дороги на Барышевку: к ним, видно, снова подошло подкрепление.

Рядом рвется мина. Еще... Еще... Полчаса под таким огнем, и от нас ничего не останется...

Но что это?

Справа вдруг ярко вспыхнули ветряки. Растянувшись цепочкой, бежит к нам группа Ревы. Бежит по ровному - без единого кустика - лугу. Вокруг нее - минные разрывы.

- Скорей, Рева! Скорей! - кажется, я кричу это во весь голос.

А там, где бьется комбат, бой отдаляется, - очевидно, и комбату приходится туго...

Подбегает Рева. Глаза яркие, сияющие.

- Сняли! К чертовой матери сняли!

- Рева, бери взвод, - приказываю я. - Ползи балкой в обход. Врывайся в село с запада. Перерезай дорогу на Барышевку. Чтобы ни одни фашист не прошел оттуда в Березань... И больше шума. Больше шума, Рева. Быстро!

Перехожу ближе к Скорбовскому. Мой КП на бугорке, у самого края глинистого оврага. Тут же небольшая корявая ива зацепилась за откос, и ее переплетенные корни висят над обрывом.

Уже вечер, но вокруг светло как днем - от пожара. Вокруг по-прежнему рвутся мины.

Фашисты сосредоточиваются на колхозном дворе. Огонь их минометов перенесен дальше: мины пролетают над головой. Сейчас противник пойдет в атаку на Скорбовского.

Начинается перебежка. Одна вражеская цепь... вторая... третья...

Скорбовский молчит.

Фашисты все ближе. Они уже поднимаются во весь рост. Они наглеют...

Скорбовский молчит.

- Огонь, Скорбовский!

Он не слышит, не понимает, не хочет понимать? Что с ним? Растерялся? Сейчас сомнут его... Он с ума сошел!..

И Рева пропал...

Фашисты рядом со Скорбовским. Первую цепь отделяют от него метров двадцать - не больше.

Конец...

Вдруг бьет наш залп, за ним несется громовое «ура» - и воздух словно раскалывается над головой.

Передние фашистские цепи падают как подкошенные. Задние в нерешительности мнутся на месте.

Снова залп. Снова «ура». Фашисты бегут. Их хлещут в спины короткими пулеметными очередями. Высокий, толстый фашистский офицер пытается сдержать бегущих, но солдат и офицера укладывает на землю наш пулемет...

Наступает тишина.

- Шпана! - раздается впереди спокойный голос Скорбовского. - А еще в атаку лезут.

Молодец Скорбовский! Впервые я видел такую редкую выдержку...

В западной части села, у дороги на Барышевку, вспыхивает перестрелка. Это Рева наконец зашумел. Хорошо!

- Товарищ комиссар!

Это прибыл связной от комбата: весь в глине, глаза красные, на левой щеке кровоточащая царапина.

- Товарищ комиссар! Немцы жмут. Комбат приказывает отходить. Сбор около Жуковки.

- Где комбат?

- Прошел станцию.

Бой на станции действительно затих. Комбату, очевидно, помогли наши атаки, и ему удалось оторваться от противника.