Отвоёванная весна

- С удачей, командир.

Идем по улице Челюскина. С нами приветливо здороваются колхозницы, поджидающие у своих хат. За нами гурьбой бегут ребятишки, с завистью смотря на Ваню, важно шествующего рядом с Лаврентьичем.

В хате нас сразу же сажают за накрытый стол. Мы рассказываем о Суземке. Григорий Иванович крупными шагами ходит из угла в угол. Потом подсаживается ко мне.

- Добро. Теперь Суземку надо брать. Советскую власть в ней утверждать. Понял?.. Ну да об этом потом. Сейчас отдыхать - утомился небось.

Только тут я чувствую, как ломит все тело. В моем распоряжении несколько часов. К полудню должен прийти Васька Волчков - я отправил его обратно в Суземку разузнать, как чувствуют себя фашисты после нашего визита. Пашкович вернется позднее: он остался в лесу допросить нашу «покражу».

Ложусь на хозяйскую кровать - и будто в пропасть проваливаюсь...

Кто-то усиленно трясет меня за плечо. Передо мной Григорий Иванович.

- Волчков пришел? - спрашиваю я и смотрю на часы: они показывают начало пятого.

- Волчкова пока нет. Товарищ Пашкович вернулся.

Странно. С Васькой, очевидно, что-то случилось.

- Строго говоря, узнал меньше, чем предполагал, - устало докладывает Пашкович. - Леу подтвердил, что в Трубчевске ожидается полк. Фашисты возлагают на него большие надежды: каратели хорошо ориентируются в лесу, прекрасно ходят на лыжах, у них тренированные собаки-ищейки. Однако этот полк, пожалуй, единственное, что фашисты могут снять с фронта для борьбы с партизанами. Под Москвой дела у них идут неважно. Гитлер бросает туда все новые и новые дивизии, но они не продвигаются ни на шаг. Госпитали в Гомеле и Брянске переполнены ранеными. В Германии тревога...

- Со стороны Суземки движется колонна, - взволнованно докладывает Ларионов.

Выходим на окраину поселка. Спускаются зимние сумерки. Снова падает снег. В бинокль видна вереница подвод на дороге. Рядом с лошадьми идут люди.

- Кто это?

- Ванюшка! Мигом на лошадь, и к подводам, - приказываю я. - Если немцы, снимай шапку: «Приехал, - скажи, - предупредить, что партизаны идут на Челюскин». Только шапку смотри не забудь снять, если немцев увидишь.

Ванюшка мчится. Подъехав, разговаривает, но шапку не снимает. Потом неторопливо слезает с лошади и пропадает среди подвод. Лошади останавливаются. А сумерки делаются все гуще. Надо дотемна выяснить, что это за люди.

- Ларионов, на коня! Как только заметишь немцев - забирай круто влево.

Снова та же картина: Ларионов вплотную подъезжает к подводам, слезает с лошади и пропадает.

- Пойду, пожалуй, к встрече приготовлюсь, - говорит Григорий Иванович.

Не успеваю ответить ему, как вижу - от колонны отделяется всадник, и через несколько минут передо мной, лихо вытянувшись, стоит Васька Волчков.

- Разрешите доложить, товарищ комиссар. Весь немецкий гарнизон дезертировал. «Лучше, - сказали, - в дезертирах ходить, чем угодить прямо на виселицу за пропажу начальства». Полиция разбежалась. Я вскрыл немецкие склады, мобилизовал подводы и кое-что привез...

Какое добро ввозят в Челюскин! Мешки с мукой, мясные туши, полушубки, валенки...

Часть всего этого отдаем Григорию Ивановичу: он распределит между колхозниками. Остальное поступает в ведение Ревы. Завтра мы переправим наш неприкосновенный запас на тот берег Неруссы и забазируем в тайниках, но Павлу не терпится составить опись, и он диктует Ванюшке:

- Мешков с мукой шесть, мясных туш пять, полушубков двадцать семь, ящиков с гранатами два, валенок двадцать три пары...

Ванюшка сидит на бревне, добросовестно мусолит химический карандаш. Ему холодно, он то и дело вытирает рукой свой покрасневший нос, и вся его розовощекая мордашка в фиолетовых пятнах.

Номер „Правды»

Снова густой, дремучий хвойный лес. Вокруг все бело. Снег на земле, на ветвях деревьев. Кажется, не было войны, тяжелых боев под Киевом, Брянского леса. Будто я снова в Ижевске, где прошла моя юность...

Мы с Богатырем и Ревой ходим по лесу, ищем место для землянок. Забираемся в глушь. Передо мной - на высокой елочке - свеженадломленная ветка. Она склонилась почти до самой земли своей мохнатой хвоей, и на ветке - пустое птичье гнездо.

Кто сломал ее? Зверь? Нет, конечно. Случайно проходивший путник? Зачем ему забираться в такую гущину? Это явно сделано с целью. Условный знак оставлен в лесу...

Внимательно осматриваю свежий надлом, ищу следы вокруг ели, как вдруг Рева, свернув в сторону, устремляется в кусты.

- Хлопцы! - зовет он, и по тону его голоса понимаю - волнуется Рева.

Подходим с Богатырем и видим точно такую же надломленную ветку.

- Ходит кто-то, - тихо говорит он.

Еще один надлом... Еще...

- Тропу прокладывает...

Становится не по себе. Враждебное чудится в этих знаках, и никак нельзя убедить себя, что, быть может, это чаши друзья сделали им одним понятные пометки в заповедной глуши.

Добрый час бродим мы по лесу, стараясь разобраться в этих знаках, понять их смысл, найти то, к чему они ведут, и неожиданно натыкаемся на грузовую машину: она стоит, уткнувшись радиатором в трухлявый ствол поваленной бурей ели.