Отвоёванная весна

Когда же ушли машины и смолк гул моторов в лесу, слобожане вышли из хат. Они бродили по дворам, по улице - медленно, молчаливо, словно это не их село разорено фашистами. Даже среди ребятишек не было слышно обычного смеха, шуток, горячих скоротечных ссор. Значит, и веселую безмятежную ребячью душу оглушила война.

С тяжелым чувством уходили мы тогда из Красной Слободы. Нам казалось, здесь еще слишком сильна растерянность от первого неожиданного удара, и не скоро избавятся от нее слобожане.

Правда, в последние дни нам говорили - изменилось это село. Тишин уже боится ночевать в своем доме. Но все же с волнением вхожу я сейчас в Слободу: удастся ли Бородавко и Пашковичу заставить Тишина собрать народ?

Лаврентьич и Николай встречают нас у околицы. Вид их мрачен.

- Ушел, сукин сын! - сердито бросает Бородавко.

Лаврентьич рассказывает, что, поговорив с слобожанами, он решил арестовать Тишина, но перед этим заставить его собрать народ. Староста как будто охотно согласился, пошел по хатам - и скрылся. Перерыли всю Слободу - словно сквозь землю провалился.

- Народ собрался?

- Валом повалил. В школе яблоку негде упасть. Все уже добрый час ждут. Почему задержались?

Богатырь молча протягивает им «Правду» - и уже не оторвать их от газетного листа. Мы понимаем и терпеливо ждем...

Наконец трогаемся в путь. Со мной идет Пашкович и рассказывает:

- Подлые дела творятся здесь, комиссар. Всюду в округе школы закрыты, а в Слободе по приказу Павлова Тишин срочно отремонтировал десятилетку и торжественно открыл ее. Учителей назначает сам Павлов. Кстати, сюда направлена им наша знакомая, Муся Гутарева из Смилижа. Она рассказала мне о своем разговоре с Павловым. Когда Гутарева задала ему вопрос, по каким учебникам учить детей, тот вначале начал было говорить, что надо вырывать некоторые страницы из старых учебников, но потом перестал юлить и откровенно заявил: «Учите без всяких учебников. Не обязательно деревенским ребятам уметь читать, писать, считать. Главное - войдите в доверие, к ним и подробно расспрашивайте их о родителях: что говорят, что делают, чем дышат». Обо всем велено докладывать лично Павлову. За разглашение этого разговора - расстрел...

- Значит, не школа, а своеобразный шпионский центр?

- Большей мерзости не представить. Использовать доверчивых ребятишек... Сделать из них невольных шпионов... Этой подлости названия нет.

Выходим за околицу. Чуть на отшибе, у лесной опушки, стоят здания больницы, школы и несколько жилых домиков. Новая школа с большими светлыми окнами действительно только что отремонтирована. Народу поистине тьма-тьмущая, класс переполнен, люди сидят на подоконниках, в проходе, в дверях, в коридоре. На столе, покрытом красной материей, горит лампа - уже стемнело. Она освещает лишь передние ряды парт. Все остальное тонет в полумраке...

Когда Богатырь читает доклад Сталина, стоит напряженная тишина. Только кто-то глубоко вздохнет или пронесется по классу мягкий шелест, как зыбь по воде, и затихнет в переполненном людьми коридоре.

Богатырь кончил читать, и вдруг из темноты раздается голос:

- Газетку бы посмотреть.

И сразу же несется со всех сторон:

- Газету покажите... Дайте газету... Сюда дайте...

Богатырь оборачивается ко мне, я утвердительно киваю, но Захар, очевидно, не решается расстаться с газетой. Развернув ее и держа перед собой, он идет по рядам. За ним Рева с горящей лампой.

На первой парте сидит старик. Он неловко встает, шумно стукнув крышкой, торопливо надевает очки в простой металлической оправе и внимательно вглядывается в газету.

Все замирают. Старик продолжает смотреть. Кажется, он никогда не оторвет глаз от газетного листа. Перед ним в напряженном ожидании стоит Богатырь. Рева опускает лампу.

Старик протягивает руку и осторожно, двумя пальцами, щупает газетный лист. Вдруг резко повертывается к классу и радостно кричит:

- Дождались! Наша, товарищи! Из Москвы!

- А як же! - на весь класс восторженно откликается Рева.

Все вскакивают со своих мест. Стучат крышки парт. Несутся взволнованные радостные голоса:

- Сюда, сюда, товарищи!.. Дай на «Правду» взглянуть. Истосковались...

Тянутся руки к газетному листу и неохотно расстаются с ним, а Богатырь торжественно идет по рядам и щедро показывает всем драгоценную газету...

Сквозь толпу пробирается вперед женщина. В полумраке невозможно разглядеть лица. Она подходит к окну. Свет падает на нее, и я вижу знакомые черные глаза, опушенные длинными ресницами, и над ними круто выгнутые брови.

Девушка берет «Правду» к, как знамя, высоко поднимает над головой.

- Товарищи, - молодым звенящим голосом говорит она. - Враг топчет нашу землю. Враг убивает детей. Расстреливает близких. Жжет наши дома. Он хочет превратить нас в рабов. Нас - советских людей! А мы сидим на печи, хоронимся в лесах. Стыдно!.. Каждый, в ком есть хоть капля горячей крови, должен драться с врагом. Это вас партия наша зовет. Слышите - партия! Записывайте меня в отряд, товарищи партизаны.

Девушка подходит к столу и раздельно говорит:

- Мария Гутарева. Учительница. Член ленинского комсомола...