Outlast Universe: Night-Night Mads (СИ)

И чем ближе он подходил, тем лучше мог рассмотреть человека, что ударил по треснутой броне: порванная кожаная куртка, что, казалось, порвалась задолго до тех событий, окровавленная рубашка, мятая и серая, как осенний лист, грязные джинсы тёмно-синего цвета и сбитые коричневые туфли, возраст которых был в пору носителю. Но самым примечательным было его лицо — всё в мелких порезах, глубоких ранах, крови, грязи и мутной воде — то был явно не лучший день для простого парня.

Они оба замерли на одинаковом расстоянии, будто бы оценивая своего соперника прежде, чем вступить в бой. Стальной взгляд Майлза явно брал верх. «Неожиданный поворот событий», — он смотрел на того человека и видел в его глазах то, что давно не показывалось во взгляде обитателей той больницы, — разум.

Журналист сделал шаг вперед. Прогнившая доска треснула под его весом, и нога репортера упала в пол по самое колено. Звук был очень громким. Пациент, в свою очередь, пошатнулся. Его роковой шаг назад привел к падению и он упал на двухъярусную кровать. Словно большое домино, весь ряд спальных мест медленно опрокинулся на бок.

Оклемавшись, они вновь замерли. Они вновь стали на целый шаг дальше, и вновь кто-нибудь должен был его сделать. Вдалеке прозвучал выстрел. Еще один. Еще один. Репортер оглянулся и понял, что стрельба шла не с его стороны, а псих в свою очередь, медленно попятился к стеклу спиной. Страх — сильнейшее оружие.

Парень спрятался под кровать, а Майлз неподвижно стоял и ждал того, кто быстро бежал в его направлении. Загнанная лань в ожидании гепарда. Взгляд бесстрашного репортера вне сомнения вызывал восхищение и уважение каждого, кто его видел, даже если это и был всего один человек.

— Где он? Где он?! — прокричал еще один пациент, ворвавшийся в палату.

Майлз молчал. Смотрел прямо в глаза смерти и шел к стеклу, пока не уперся туфлями в стену — испытывал своего палача так, будто бы ему ничего не угрожало. А, быть может, это действительно было так? Выстрел. Вооруженный мужчина медленно подходил к репортеру, стреляя в стекло. Еще выстрел. Кажется, он начал понимать, что пользы от стрельбы под стеклу было очень мало.

— Я спрашиваю тебя в последний раз, — сказал он, наставляя ствол пистолета на голову сопернику, — где он?! Ты не мог устроить весь этот шум, а это значит, что ты был здесь не один! Говори! — Апшер молчал.

Выстрел. Щелчок. Еще щелчок. Пустой револьвер щелкал ударно-спусковым механизмом, перебивая монотонный стук часов. Осознав это, псих ударил по стеклу кулаком, всматриваясь в глаза репортера. И лишь когда он покинул комнату, журналист смахнул со своего лба холодный пот, смотря на огромную дыру в стекле, которую его соперник не заметил только по чистой случайности. Глупая привычка рисковать всем, что есть, чуть не стоила ему жизни.

Тем временем, парень вылез из-под кровати. В его глазах вместо страха читалось только чувство благодарности и небывалое восхищение. Такого журналист не видел даже в глазах самых преданных поклонников. Они оба стояли у самого стекла. Нелепая случайность заставила их приблизится на максимальное расстояние. Остался лишь один выбор. Роковой выбор. Репортер протянул руку сквозь дыру…

— Майлз Апшер, — хриплым и уставшим голосом проговорил мужчина.

— Вейлон Парк, — ответил ему его новый товарищ.

Так завязалась то странное знакомство за миллиметрами непробиваемой брони. За стенами. Обменявшись приветствиями, они разошлись в разные стороны от стекла. У каждого из них была своя дорога, но то был первый и последний раз, когда они видели друг друга живыми…

========== Бог любит тебя? ==========

— Как ты думаешь, бог любит тебя? — Ричард Трагер говорил с явной насмешкой, расхаживая вокруг одного из его пациентов.

Очередной бедняга, привязанный к деревянному столу. Очередная муха, что попалась в столь крепкие сети седовласого паука. Отсюда нет выхода, никогда не было. Плохо закрепленные кожаные ремни, как иллюзия свободы, которая таилась за каждой дверью, и изредка щелкающие ножницы Ричарда, как напоминание об её отсутствии.

Доктор медленно обходил стол, проводя острыми лезвиями по его ободкам — водил по струнам страха и владел им в совершенстве, словно маэстро своим виолончели. Все попытки бежать должны пресекаться одним движением смычка, одной струной.

Человеку на столе страшно. Его пугает эта музыка, а еще больше пугает сам мастер — волосы встают дыбом, руки трясутся, несмотря на кожаные ремни, а глаза истерически бегают по комнате, в поисках утерянной свободы. Он ерзает, терзает себя, выламывает все свои кости только ради того, что бы еще хоть раз увидеть солнце — всё идет по плану.

— Ты переживал не одну пытку, раз за разом произнося мольбы, клятвы, заклинания, проклятия… ссылаясь на «помощь сверху»… Идиот…