Outlast Universe: Night-Night Mads (СИ)

Едва заметным кивком головы, Отец Нот подал знак, и тело еще одного из его детей было погребено там — в куче таких же, как предыдущие. Вокруг построенного навсегда забытыми колодца собралась его паства. Последняя речь, последнее причастие, последняя молитва — каждый сам выбирал для себя путь, чтобы уйти в Армию Господню, но уйти должны были все — небеса нуждались в помощи так, как никогда раньше.

Многие выбирали последнее причастие — на глазах у своего отца, они зачерпывали воды из освященного рукой Нота колодца и, добавляя туда «плоть и кровь Господа» отходили в сторону, дабы после уйти навсегда. Полные радости глаза и улыбки через время спадают с их лиц — зрачки округляются, а тело обливается потом. Кто-то в панике бросается к Отцу и пастве, моля о спасении, кто-то корчится в последних раскаяниях и мыслях о том, что он виновен во всём этом, а кто-то также холодно смотрит в пол, умирая незаметно для других.

Но и они — сильные и стойкие, словно гора, гонимая ветром, не выдерживают. Их руки всё сильнее и сильнее трясут крест, по челюсти течёт кровь с окровавленного от укуса языка, но те же, кто слабее, и вовсе падают ниц, забываясь в лихорадке, крича и испражняясь под себя одновременно. А потом наступает тишина. Райское, по словам Преподобного наслаждение, что заставляет лицо верующего покрываться алым румянцем, а широкие зрачки глаз замирают такими навсегда. «И они верят, — думает Нот. — Не могут не верить».

Но есть и более сильные. Сильнейшие. Те, кто настолько уверен и непоколебим в своей вере Господу, что лезет на глазах народа в петлю и громко — так, чтобы слышали даже у самих ворот их будущего дома, произносит речи — голосит, что есть силы обо всём: о вере, о Боге, о надежде, о спасении. И даже когда петля стягивается, даже тогда, когда бледно-синий язык начинает вываливаться изо рта, по их губам легко можно прочитать и повторить слова — знак и символ того, как велико их счастье, что позволяет им передавать молитвы даже у самих Врат.

— Во имя Господа нашего!

Нож снова встретился с твердой костью. Отведя единственный глаз, Отец Нот стряхнул кипящую кровь с клинка и в сотый раз забылся в молитве. Они — самые преданные, самые любящие. Те, кто согласился пойти под нож, лишь бы быть в последний миг со своим Отцом. И он не откажет им. Не побоится принять грех на душу. Ибо он любит их. Господь любит их.

Его паства всё редела и редела, всё полнела и полнела Армия Небес, а счёт пошёл уже на минуты. Нет среди них неверных, нет нелюбящих, нет слабых — их тела уже давно жрут черви в одной общей яме — там, где нет места Раю. Не было и не будет.

Ветер всё усиливался. Молнии Господни чаще и чаще рассекали небеса, показывая оставшейся пастве Его благодарность. Даже солнечный круг, что освещал небо, становился всё шире. Но Отец видел, как сжимается от холода его семья, как редеет уверенность в их глазах, и как гаснет огонь в сердце.

— Нет, дети мои! — вскричал Нот. — Не бойтесь холодных ветров и бурого снега! Вы знаете, что за этим испытанием нас ждет Эдем! Знаете, что вы должны, как и Моисей, идти до конца по выжженной пустыне! Идти! Даже если ноги ваши сотрутся в прах, из которого появился Дьявол! Ну же! Ну же, верные мне! Воссоединитесь с Господом и остановите тот Апокалипсис, что низверг на землю сын Ада! Дитя грехов! Быстрее!

В безмолвной тишине лязгнули старые лезвия. Его послушная паства выхватила ножи и вилы, принявшись за дело. И лишь глухой стук падающих тел да молнии рассекали эту тишину, словно Отец плоть Агнца. Через несколько минут всё было кончено, и лишь небольшие струйки крови медленно ползли к Его ногам — ногам Нота — их Отца, их Владельца и их Бога.

— «О, спрячься ты в крови, спрячься ты в крови -…»

Тяжелым шагом он направился к битой молниями церкви. Он знает, Кто там. Он знает, Что там. И он знает, что он должен делать.

— «…ураганы в небесах бушуют.»

За ним тянулся кровавый след. Каждый шаг, каждое движение, казалось, оставляет за собою что-то липкое… что-то мерзкое… что-то, что больше никогда не станет верить ему…

— «О, спрячься ты в крови, спрячься ты в крови…»

Поскрипывал старый забор деревянными досками. Поскрипывали камни, что были проложены неизвестно кем. Поскрипывали ворота церкви, приветствуя своего хозяина. И даже старая половица — та, что никогда за всю жизнь Отца не делала этого ранее, поскрипывала. Словно весь мир горевал о чём-то. То ли о том, что Он не смог предотвратить, то ли о том, что Он давным-давно решил сделать…

— «Пока опасности минуют».

И вот, он стоял перед ним — перед самим Дьяволом, чье окровавленное тельце неустанно выло в желании уничтожить мир, а кровью пропитались даже сами волосы. Он — последнее дитя, которое может уничтожить всё, последнее семя, что, согласно пророчеству, поглотит этот мир.

Салливан Нот поднёс к нему свою руку. «Дабы высвободить и умертвить». Но с каждым миллиметром, с каждым мигом, проведённым у Агнца и Чужака, он лишь чувствовал то, как растёт его слабость, как редеет его вера и как незаметно для всех остальных умирает мир.

— Нет… — вдруг прошептал Нот. — Нет!